Люди Домино | страница 58
К счастью для него, у нас нет никакого резона просто чернить его имя. Ему осталось совсем немного времени, прежде чем его сознание необратимо погаснет, и это событие делает сексуальные домогательства и поиск виноватых совершенно бессмысленными. Вместо этого в наши намерения входит провести эти последние дни, рассказывая вам нашу собственную историю, и мы даем вам полную гарантию, что в разительном контрасте со своекорыстными мемуарами Генри каждый слог нашего рассказа будет абсолютно правдив.
Приготовьтесь отойти от пошловатой вселенной Ламба с ее офисными девушками, домохозяйками и утренними поездками на работу. Вам предстоит совершить олимпийский прыжок в сторону от простодушных размышлений о стариках и юношеских вожделениях к девице, живущей с ним в одной квартире. Вот история, которая имеет значение. Это история войны, последнего принца, падения Дома Виндзоров.
Я полагаю, она в гораздо большей степени отвечает вашим вкусам.
Приблизительно в то время, когда Генри Лжец знакомился с Хокером и Буном, будущий король Англии слушал излияния целой толпы людей, которым заплатили, чтобы они спели в его честь «С днем рождения».
Его королевское высочество принц Артур Элфрик Вортигерн Виндзор принадлежал к тому типу людей, чью внешность можно в общих чертах описать как необычную — у него не было плотного телосложения и высокомерных скул, свойственных большинству его предков и множеству роящейся вокруг него мужской родни, которую он называл (тем многострадальным тоном, который народ начал воспринимать как несколько раздражающий) «помет». Худосочного сложения, тонкогубый, с носом как у фараона, Виндзор был человеком, который в двадцать первом веке оказался совершенно не на месте. Он презирал вульгарную культуру этого века, безвкусные телевизионные шоу, немелодичные ритмы музыки, но превыше всего он презирал то, что его семья, когда-то самая влиятельная в Европе, превратилась в посмешище для всего английского народа.
Этот конкретный день был особенным не только потому, что Артур праздновал свое шестидесятилетие, — веха в жизни, которая, как ему казалось, все больше и больше теряет смысл, — но еще и потому, что именно в этот день он наконец-таки принял неприглядную правду. Его жена (любимая его подданными, лучезарная благотворительница, грациозная гуманистка и дарительница объятий в поточно-конвейерном масштабе) перестала его любить. Естественно, он все еще надеялся, что небезразличен ей, что она питает к нему хотя бы самое захудалое чувство, но теперь со всей мучительной ясностью он понял, что в ней не осталось ни крупицы физического влечения и все его заходы она встречает с нескрываемым отвращением.