Кот спустился вместе со мной и теперь, дрожа от страха, терся у моих ног.
— Что вы здесь делаете? — спросил я наконец.
— Вы что — не хотите пригласить меня в дом? — Джаспер говорил таким тоном, будто обращался ко мне с какой-то совершенно естественной просьбой, словно его вторжение в дом старика было совершенно нормальным. — Ваш дед предпринял кое-какие меры безопасности. Здесь и в больнице. Нам понадобится ваша помощь.
— Моя помощь? Какого черта вам надо?
— Впустите меня в дом, мистер Ламб.
— Нет, — сказал я, и страх неожиданно пронзил меня. — Я думаю, вы должны немедленно уйти. Это посягательство на неприкосновенность жилища.
Джаспер обнажил зубы в деланом подобии улыбки. Словно испугавшись этой гримасы, кот проскользнул у меня между ног и прыснул прочь.
— Вы что — следили за мной?
— Вы пожалеете, если не впустите меня. Мы дунем, плюнем — ваш домик и развалится.
— Уходите. — Дрожь в моем голосе была почти незаметна. — Или я вызову полицию.
— Ах, мистер Ламб, полиция нам не указ.
И тут он сделал нечто воистину странное. Задрал голову и уставился куда-то вверх.
— Я согласен, сэр, — сказал он, и ничто в его манере не предполагало, что он обращается ко мне. — Я думал, что он будет выглядеть получше. — Его взгляд обшарил меня. — И постройнее, если откровенно. И почище.
— С кем это вы разговариваете? — спросил я.
Джаспер улыбнулся.
— Я ухожу, — сказал он. — Но запомните: в том, что произойдет дальше, вам некого винить, кроме себя самого.
Он развернулся и пошел прочь. Я слушал, как цокают по асфальту его дорогие туфли, но скоро шумы Лондона (рычание машин, вой сирен, чахоточный кашель автомобильных стереодинамиков) поглотили этот звук, и не осталось ничего, свидетельствовавшего, что Джаспер вообще был здесь, ничего, подтверждавшего, что он не игра воображения большого города.
Когда я проснулся на следующее утро, мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить события, случившиеся после вторника. Несколько благодатных секунд все это казалось нематериальным и эфемерным, как сон. Но когда я выбрался из постели, натянул халат и растрепанный, с опухшими глазами поплелся на кухню, все вернулось на свои места, и я громко застонал от этих воспоминаний.
К моему удовольствию, Эбби уже встала и сидела в пижаме на диване. Моя домохозяйка принадлежала к тому разряду женщин, которые выглядят особенно привлекательно в самом своем растрепанном и совершенно неотразимом виде — когда только выбираются из кровати, неприбранные, нечесаные и немного пахнущие сном.
