Изнанка | страница 115
– А вот это совсем никому видеть не надо, – сказал сидевший рядом фантаст и достал зажигалку.
У Паши шевельнулось подозрение:
– Ты и в остальных делах помогал? Журналист Жарков, братья Гургенидзе, сын композитора Мылова? Иванычу теперь все равно, что ты так волнуешься?
– Он Иванычу завсегда помогал, это точно. Мы копаем, а он по городу бегает, да еще коньяк пьет, зараза! Шпион!
Помня, как обычно поступают с ненужными свидетелями, Паша сам взял зажигалку и зажег письмо.
– Вот так лучше всем.
– Рассказ Сушкина – это тетке. Она литературовед была.
– И старинное письмо забирай, раз сам Иваныч распорядился.
Паша посмотрел, как горячий серый пепел падает на кладбищенский песок, встал и молча, не прощаясь, пошел к выходу. Настроение было никакое, и поэтому он решил зайти в Институт германских языков к знакомой, которая помогала с переводами в редакции. Единственной загадкой в это истории оставалось то старинное немецкое письмо.
Рассказ Савелия Сушкина
В институте знакомая переводчица, как ни странно, оказалась на месте. В ответ на просьбу перевести письмо она деловито взяла рукопись и села за компьютер, как будто с утра ждала, что Паша принесет его. Паша бросил куртку на стул и достал рассказ, из-за которого все началось.
С.М.Сушкин
Черный человек
По выходным у Василия начинало колоть сердце. Как будто острый шип боярышника втыкался ему в грудь. Он прямо-таки мог нащупать его сучок, торчащий из груди. Конечно, к врачу Василий ходил. Врач, старый, измученный жизнью человек, долго слушал Василия и вздыхал. Потом его вели в другой кабинет и обматывали проводами. Щекотно было пяткам, к которым прилепляли какие-то алюминиевые железки. Потом врач смотрел в бумажное полотенце, разрисованное жизнью Васильева сердца, но никакого шипа не видел. Не было шипа! И все-таки Василий чувствовал его каждый день, когда не надо было идти на работу.
Так и сегодня с утра Василий сидел у окна и тяжело дышал от сердечной боли. Жене его Лидии, большой белой женщине, сердечные боли были неведомы.
– Что, опять болит?
– Знаешь ведь, болит.
– Что-то ни у кого не болит, а у тебя болит. Ну, сходи, что ли, с друзьями-алкашами выпей, может, и полегчает.
Василию не хотелось ругаться. Каждое слово отдавалось иголкой в груди, но и промолчать он не мог. Понимал, конечно, что сам был виноват в прошлый раз, когда с другом Колькой попали они в вытрезвитель. Колька спьяну говорил, что изобрел неслыханной силы бомбу, а в отделении они кричали, что продали чертежи американцам, чтобы их посадили как шпионов.