В Поркатоне они канючили сладкими подхалимскими голосами, просили «товарища доброго капитана взять с собой в Ленкорань трудящееся крестьянство, потому как там базар», а дубок все равно идет пустым.
И отец сжалился.
А когда приперло, честили отца на чем свет стоит, будто он их насильно посадил в дубок, и требовали «вертать обратно».
Но Володька только усмехался. Не такой отец человек, чтоб «вертать обратно».
Особенно одна разорялась. Такая здоровенная женщина с багровым лицом и маленькими заплывшими глазками.
Она сидела на своих полосатых мешках и выкрикивала бессмысленные злобные слова.
А когда ее окатило волной и десяток ее цветастых юбок, надетых одна на другую, облепили толстые ноги в смазанных сапогах, она совсем взбесилась. Рот ее не закрывался. Он стал похож на напряженную синюю букву О, а глазки зарылись в лоснящиеся щеки.
Хорошо еще, что ветер расшвыривал этот гвалт, а то можно было бы оглохнуть.
Филимон болезненно морщился и отворачивался.
Ему было плохо. Он укачался.
Очень жалко Володьке было пса. Он взял его на руки и увидел, что у Филимона дрожат глаза.
Володьке показалось, что щенок смотрит на него с укором: зачем, мол, потащил меня с твердой надежной земли в это непонятное и страшное место, где все качается и кружится голова?
— Ты жалеешь, что пошел со мной? — спросил Володька. Щен слабо вильнул хвостом и покачал головой. Он даже попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. Трудно улыбаться собаке, если ей плохо.
— Ах ты, Филимон мой, Филимоша, никудышный ты моряк.
Володька погладил его и положил на палубу рядом с теплым кожухом движка. Движок тарахтел дребезжащим стариковским голосом, и Филимон сначала испугался, запрядал ушами. Но потом сообразил, что эта рычащая штуковина не злая и даже полезная — греет и заслоняет от надоедливых брызг. Он полежал немного, согрелся и перестал дрожать.
На волны он старался не глядеть, потому что глядеть на них было страшно — они были желтые и лохматые, как большие дворняги, и шипели белой пеной.
Филимон положил пушистую морду между лап и зажмурился.
Он подумал о Володьке — ласковом, добром человеке — и преданно помахал хвостом.
Никто этого не видел. Но Филимону и не надо было, чтоб кто-нибудь это видел, потому что он махал не напоказ, а от души.
Просто ему очень нравился его новый друг.
С таким другом жить было веселее и лучше.
Но вдруг случилось что-то непонятное и жуткое.
Откуда-то к горлу подкатил плотный, горячий ком и застрял там. Филимон попробовал вздохнуть и не смог. Ему стало совсем плохо. Филимон растерялся и зачем-то побежал вперед. С перепугу.
