Так вот, лежал я на своей койке, язвы земные оплакивал, а тут — глас! Говорит, скопи материалы, какие нужно, и турболёт делай. Люди правильные тебя поддержат, как объявление на стене повесишь. Организуешь тех, кто сам схочет, и устремитесь вы из покойной вселенной вон на живой космос. Там всё как на свете провидите, а что дальше, и сами понять успеете.
Вышел я из постели и давай турболёт выдумывать. Вот и ты пришёл, объявление моё читамши…
Три…
«…ющим оказать содействие и схорониться от смерти, просьба адресоваться по указанным координатам…» — прочла Змила.
Восемь лет она писала роман. Четыре года набирала его на компьютере. Двенадцать — обивала пороги издательств. И вот теперь, когда книга издана многотысячным тиражом и едва успела покрыться пылью, начался этот жуткий конец света. Люди потеряли интерес к книгам. К чему ломать голову, если скоро всё всмятку?
А вещица у Змилы была полезная. Если бы её лет на двадцать раньше перечитали, может, и конца никакого не было. Там между строк душевная радость была заделана. Если бы люди её в себя взяли, может, сообща на всю вселенную повлияли. А вселенная курить бросила, и колоться, и таблетки жрать и алкоголь жлёкать, и думать хорошие мысли стала б. А теперь поздно.
Пожалела труды свои Змила и решила к профессору обратиться.
— Свершилось, — закричал Дошва. — Взирай, Воминонис. К нам почтенная дамочка присоседилась!
— Я бы желала одну действительность обсудить, — сходу сказала Змила. — Нельзя ли на вашем турболёте многотиражный роман вывезти? Если ваш проект риторический всё же как-нибудь осуществится — мало ли какой парадокс бывает, — раздайте мои апокрифы гуманоидам.
— Оно можно, — поразмыслив, сказал Дошва. — Мы к основанию полиспата грузовую кабину привинтим. А вы с нами, будьте добры, летите. Только помощь для постройства турболёта необходима.
— Я готова аскетически служить вам. Да и чем ещё заниматься в момент гнуснейшего декаданса?
Два…
С неба брызнул морфиевый дождик, привычно окончившийся никотиновым туманом. Прохожие напялили противогазы, а те, у которых не было с собой даже респиратора, закрывали лица смоченными лоскутками одежд.
Уго и Мариука валялись в постели счастливые и вспотевшие.
— Когда всё начнётся, — шептала Мариука, — я умру раньше, чтобы не видеть, как это случится с тобой.
— Я спасу тебя, — заверял Уго.
— Но как же? — горько улыбалась она. — Это же конец света — всё погибнет!
— Конец-шманец. Выживем.
Мариука тихо заплакала. Уго вскочил и взревел: «Одевайся!» Через минуту они уже мчались по улицам.
