Лютер принялся оплакивать огрубелость своей души, отступившей, стыдно сказать, в почки.
Я не видел его около месяца. За этот месяц в окружном колледже много чего случилось. Клод Хоч не сразу обнаружил выходку Пеннера, но в конце концов учуял запах. Видимо, ему пришлось восстановить в памяти те часы, которые разделяли период нормальной и сухой упорядоченности ящика от состояния мокрого и вонючего хаоса (возможно, он даже сумел оценить милую шаловливость этого акта), чтобы наметить нескольких вероятных виновников — тех, у кого была возможность и, быть может, мотив, а также злобные характеры. Тут напрашивался метод последовательных приближений. Однако провести очную ставку с подозреваемыми или предать огласке дурную новость оказалось не так-то легко, учитывая неблаговидный и постыдный характер события. Такое же замешательство, препятствующее мести, какое некогда вынудило заткнуться Сифа. Поэтому был издан приказ, в котором невинным советовали, неустойчивых предупреждали, а святотатцу, совершившему некий неуточненный, но жалкий акт дешевой и пошлой бравады, грозили разоблачением, бесчестьем и изгнанием. Поведение Лютера Пеннера, как я уже указывал выше, всегда было столь пассивным, робким и раболепным, столь скромным и уничижительным, что это многих даже смущало (на что, разумеется, он и рассчитывал); таким образом, Хочу было трудно поверить, что у Лютера найдется та вульгарная смекалка, необходимая, по его мнению, для подобного деяния. Однако Пеннер был на том месте в то время, и потому Хоч пригласил Лютера для приватного разговора. Лютер отметил с удовлетворением, что карт на столе не наблюдалось. Ящик отсутствовал — надо полагать, его отправили греться на солнышке и дышать воздухом с целью оздоровления. Ему стало интересно, сколько выделенной им мочи пропало бесполезно, а сколько впиталось, вызвав ржавение скрепок и набухание бумаг.
Лютер сказал мне, что это была истинная месть, редкая удача: слушать, как обидчик изворачивается, конструируя малодушную фразу с намеками, уклончивыми формулировками, чтобы ненароком не обидеть, и ненавидит самого себя за такую осмотрительность и осторожность, в то время как Лютер строил из себя почтительного идиота и выказывал полную готовность пополам с искренним непониманием. Когда беседа подошла к концу, Лютер заметил с лукавым смешком, что, явившись по приглашению профессора Хоча, надеялся услышать от него извинения за то замечание по поводу Джерарда Мэнли Хопкинса. Пеннер гордо признался, что просто не смог удержаться. Теперь Хоч все знал. Знал, кто и почему. Но ничего не мог поделать, как пришпиленный булавкой жук.
