– Богато живешь, – заметила хозяйка, присаживаясь к столу. – Это давай потом, сейчас моего самогона попробуй, не пожалеешь.
Филатов налил в граненые маленковские стаканы – такие только у старых бабок и найдешь – и спросил:
– Ну что, за знакомство?
– Ну, давай за знакомство. Да ты говори, сынок, не стесняйся, мой тост только один будет...
Жидкий огонь растекся по внутренностям. Такого самогона Филатов еще никогда не пил, хотя дегустировал «изделия» признанных мастеров этого дела. Отдышавшись, смог сказать только: «Хорош...»
Бабка усмехнулась:
– Этот рецепт мне в пятьдесят четвертом человек один подарил, в Кенгире.
– А где это?
– В аду, Юра, в самом что ни на есть пекле.
– Загадками говорите, Ядвига Юрьевна.
Заинтригованный Филатов приготовился слушать, но старуха сказала только:
– Да ты наливай да закусывать не забывай, она в голову не бьет, а до кровати дойдешь как-нибудь.
Наконец хозяйка встала, не поднимая рюмку, взглянула на образ Спаса, перекрестилась и тихо произнесла.
– Упокой, Господи, души рабов твоих, невинно убиенных.
Помолчала, видно творя про себя молитву, снова перекрестилась и выпила свою рюмку. И принялась рассказывать. Видно, хозяйка соскучилась без собеседников.
... Ядвигу Ольшевскую, девушку из зажиточной семьи полесских крестьян, своим потом удобрившей каждую пядь земли, отвоеванной у болот, могло ждать в будущем обычное замужество, материнство и трудная, но достойная жизнь. Семьи полешуков чаще всего были многодетными, и так бы и прошла ее жизнь – сперва в работе, в воспитании детей, а после, на склоне лет, в покое и уважении внуков, а то и правнуков.
История, однако, распорядилась иначе. Осенью 39-го на околице деревни появились танки с красными звездами на броне. Поляки, властвовавшие тут почти два десятилетия, оказались меж двух огней – с запада их теснили немцы, с востока под предлогом воссоединения белорусского народа пришла Красная армия. Полесье затаилось в ожидании перемен. И они не заставили себя ждать.
Филатов, как и большинство людей его поколения, почти не знал подробностей тех страшных лет. Но тут перед ним развернулась жестокая, написанная кровью картина, полотно, в котором не было места пасторальным сюжетам...
В сороковом году в Поречье стали организовывать колхоз. Не успел еще обосноваться на небе дух старого пана, убитого сельскими голодранцами в первый же месяц после прихода Советов, как в его усадьбе расположился приехавший с востока деятель, вокруг которого так и вились местные лентяи, пьяницы и неудачники. Отец Ядвиги все чаще приходил домой хмурым, сельские «богатеи» с одеревеневшими мозолями старались надолго не покидать своих хат. И вот началось...
