Шубников вскочил — так резко, что Кирий насторожился, как вышколенный сеттер на охоте. Тряхнул русой головой, отточенным движением придавил и оторвал смоляную пробку — и налил полный стакан. Выпил его быстро, в два затяжных глотка. Потом крякнул, кашлянул в кулак и сел на прежнее место, готовый ко всему. Голос Пронина он услыхал как во сне:
— Не верите? А я действительно не собираюсь вас арестовывать.
Снова неудача. Пронин так надеялся, что, потянув за эту ниточку, он возьмет Роджерса и откроет тайну Телеграфа… И снова — бег вокруг да около, блуждание в трех соснах. Матроса они ему подсунули хитро. Может быть, и в магазин «Ноты» специально его заманили? Нет, это фантастично. Но как они нашли матроса, похожего на Роджерса, как две капли воды? И зачем? Тонкая работа.
Последняя надежда — на допросы этих люберецких оглоедов. Скудная надежда, прямо скажем. Пронин мысленно повторял слова смышленого матроса: «Именно Стерн вас привел ко мне. Только не пойму, зачем…» В этом деле интуиция работала против Пронина. Он заранее зачислил моряка в Роджерсы, а Стерн показался ему безобидным славным парнем. Нужно продумать ловушку для этого сентиментального путешественника. А что дальше? Что ж теперь, идти против собственных впечатлений? Вот Пронину симпатичен Крауз. Может быть, этот самый бывший гитлерюгендовец и есть наш главный враг? Сколько вражеских агентов в последние годы притворялись социалистами, европейскими левыми, симпатизантами товарища Сталина?… Не счесть!
Железнов допрашивал «люберецких». Пронин явился в середине допроса. Это был психологический расчет: оглоушить усталого клиента новым собеседником — да таким, что позабористее прежних.
— У меня бабка немка была. А что? Народ порядочный, культурный. Вот вы на Карла Маркса молитесь, на Энгельса. А они кто? Немцы и есть.
— Карл Маркс — представитель еврейской национальности. Они у Гитлера не в чести.
— Ну, не знаю. На мой салтык — немцы и есть. Что Маркс, что Энгельс. Наш брат германец.
— Вы из Покровска? — вмешался в разговор Пронин.
— Так точно. Покровские мы. Нынче город Энгельс.
— Очень хорошо. Я ведь в ваших краях бывал. И не баклуши бил, а работал. Многих немцев поволжских знаю. Со многими дружбу водил. Как, по-вашему, в случае войны с Германией многие поволжские немцы предадут советскую родину?
Кучерявый Николаев посмотрел на Пронина заносчиво:
— Многие. Голос крови. Есть, конечно, и такие, кто забыл о великой Германии. Есть среди русских немцев настоящие, как у нас по радиве гуторят, советские люди. Но таких, как я, немало. Поколеблемся — и перейдем на сторону рейха. Начинается эпоха великой Германии. Какое немецкое сердце при этом не дрогнет?
