— Нет.
— Так что же?
Пусть только судья не подумает, что он рехнулся.
— Не всех судили!
— Да вроде бы всех… Было проведено очень серьезное следствие. Я сам внимательно изучил дело.
— Все-таки один улизнул!
— Если не тайна, то кто же он?
— Я и есть тот самый тип.
— Но ты не фигурировал в деле!
— Разве не о том я и говорю? Я тоже был с ними, когда пошли грабить склад. Но что верно, то верно: мне не сказали, зачем идут. Капитан пояснил мне, что лишь будет испытывать мою храбрость — смогу ли я посреди ночи возле кладбища выстоять на посту? Я стоял бы себе, ничего не зная, если бы они один за другим не стали перепрыгивать через забор. Я, конечно, здорово рассердился на них и направился домой.
— А ты, нескладеха мой, не знаешь, почему их сцапали?
— Да откуда же мне знать? Я же их после не видел.
— Все потому, что ты бросил их на произвол судьбы. Не свистнул им, как они надеялись, при появлении милицейской машины.
— Все-таки я тоже виноватый!
Даже судья, немало повидавший на своем веку, вынужден был спросить:
— Кто-нибудь надоумил тебя прийти ко мне?
— У меня теперь никого нет. Дедушка Земфиры не просил этого делать. Сидор Айтуганович, наш сосед, и подавно. Я сам.
Голос судьи даже дрогнул:
— Коли уж так, ты сам, по собственному желанию пришел ко мне, к судье, чтобы отважно заявить о своей виновности, тебе никогда в жизни не придется иметь дело с нами. Спасибо, нескладеха мой, и прощай… С этого часа ты имеешь право ходить по Последней улице и по всем другим улицам мира с высоко поднятой головой.
Мальчишка, как человек, выполнивший свой долг, расправил плечи и, даже не попрощавшись, двинулся домой. Но голову он не поднял, как ему было приказано, а глядел под ноги, будто опасался споткнуться и рассыпать свои веснушки по земле.
Судья растерянно молчал. Провожая глазами медленно удаляющуюся фигуру Азамата, он чуть не вернул его обратно, чтобы сказать: «Это же я, нескладеха мой, в свое время написал на твоем заборе, что мальчишки с Последней улицы дважды трусы. Каюсь! И все-таки совсем не жалею, что как-то причастен к жизни Последней улицы, к вашим, мальчишки, делам…»
Но если бы вдруг Азамат вернулся и спросил: «Так отчего же не написали новый плакат на моем заборе, чтобы предупредить о появлении» фронтового друга, — то пришлось бы ему ответить: «Вот ведь досада, болел я. В моем возрасте недуг посещает чаще, чем это полагается, во всяком случае, чаще, чем того хочется. И еще бы я сказал честно: «Взрослые тоже не могут все предугадать!»
