Хаким Садыкович протянул руку за ученической тетрадкой, взволнованный тем, что услышал, и чуть не вскрикнул: на обложке стояли имя и фамилия ее владельца Азамата Сулейманова. Того самого, который живет на Последней улице.
— Хорошо, хорошо, я обязательно займусь им! — торопливо проговорил он, уже не слушая учительницу.
— Так мне и стоять под окном?
— Так-то лучше будет.
— Почему не пригласишь меня домой?
— Никто не должен видеть тебя со мной.
— Я только что видел двух мальчишек, которые вышли из ворот. Они несли аквариум.
— Мальчишки — мои хозяева.
— Зачем вызвал?
— Дело есть.
— К прошлому дорога отрезана. Я сам себя закрыл от вас шлагбаумом.
— Забыл наш закон?
— Наплевал я на твой… закон!
— Не спеши, я могу рассердиться. Зачем только ты выводишь меня из себя?
— Если я откажусь?
— Нет, ты не откажешься. Наш закон — скорый закон.
— Говори, чего хочешь?
— Завтра в час ночи мне нужны ты и твоя машина.
— Моя машина в это время стоит в гараже. А гараж закрыт на ключ.
— Меня это не касается. Ты подъедешь ровно в час.
— Ты требуешь невозможного.
— Ха! Зачем только я так часто напоминаю о законе?
Ночь-матка — не все гладко
На Последней улице ночь на двадцать третье апреля началась самым обычным образом. Борис-Кипарис ломал себе голову над тем, как бы завтра не пойти в школу. Есть, конечно, испытанный способ — сильно потереть термометр об одеяло. При таком варианте можно заказать себе любую температуру. Даже сорок два!
У Тагира, более известного под именем Физик, были совершенно другие планы: ему оставалось дочитать роман про марсиан втайне от родителей. Потому что у физиков тоже бывают несносные папаши, запрещающие ночное бдение.
Восьмиклассница Галя, знаменитая Математичка, подвивала волосы при помощи раскаленных гвоздей, чтобы выглядеть в школе королевой красоты. Тем временем Тамара принимала ванну, а Земфира зубрила стихи Тукая. Просто так, по своей охоте, без всякого задания. Так в каждой семье по-своему встречали ночь.
А в это время в доме Большого Сабира жизнь тоже шла своим чередом.
— Может случиться так, что это последний ужин, — назидательно говорил дядя Капитан, подмигивая Азамату. — Завтра, полагаю, сниму якорь. Пора и честь знать, загостился более положенного.
Самат стал отговаривать его не только потому, что так полагается, но и от всей души. Он сказал: живите сколько хотите!
Азамат промолчал. Лишь Синяк, который по обыкновению торчал здесь же, стал всячески примазываться к фронтовому другу:
