— Отлично! — воскликнул Беляков. — Отлично читаете, Миша!
— Продолжать? — спросил Миша.
— Да! Читайте дальше! — раздалось вокруг стола.
— Будет, будет, — прогудел Беляков, по-прежнему оттесняя С. от стола правой рукой, а левой забирая у Миши книжку. — Надо и совесть знать. Дайте поесть человеку, все стынет. Вот, Миша, котлетки картофельные нынче очень удались…
— Отдайте же ему книжку, — негромко сказал восточный человек.
— …и соус к ним грибной, превкусный!
— Отдайте книжку автору!
— Да-а, — задумчиво протянул Беляков, откидываясь на спинку стула и легонько смахивая зажатой в руке книжкой хлебные крошки со скатерти. — Автор… Автора я, поверите ли, лично знал…
— Мне кажется, и я вас теперь припоминаю, — неуверенно проговорил писатель, и что-то неясное мелькнуло в голове, но тут же исчезло.
— Ах, что за малый был, — продолжал Беляков, — ничего не боялся, лез в самую гущу жизни, в эту, знаете ли, бучу, боевую, кипучую… и писателем обещал стать недурным. Вот она, заявочка! — он помахал книжкой.
Миша перестал есть и с любопытством смотрел на Белякова. Бритый восточный человек вытер губы салфеткой, встал и подошел к писателю.
— Но так ничего из него и не вышло. Жизнь его смяла, скрутила и раздавила. Превратила в нич-то, — твердо закончил Беляков.
Восточный человек сказал громко:
— Беляков, автор давно просит отдать ему книжку!
— А? — невозмутимо откликнулся Беляков. — Шутники у вас в Казы-Балдуе! Автора-то, молодой человек, давно уж в живых нет.
Писатель даже засмеялся от облегчения:
— Да нет, жив я. Это так, слух, кажется, был. А я вот он. Живу все.
— Давно в живых нет, — как ни в чем не бывало повторил Беляков. — Погиб. В одну из трудных эпох нашей истории.
— Да нет, — крикнул С., — вот он я! Я выжил, товарищ Беляков!
Беляков тяжеловесно повернулся к С. всем телом и впервые за весь вечер посмотрел на него в упор.
— Ну, выжил. Велико дело, выжить-то, — медленно проговорил он. — Вон мы и все тут выжили. Что же вам теперь, орден за это дать?
— Нет, почему же орден, — растерянно бормотал С., протягивая руку к книжке. — Просто это я, это моя книжечка, а у меня первого издания…
— Как это — ваша? Книжка библиотечная, принадлежит дому творчества.
— Да, конечно, но вы сейчас дайте, а я потом их попрошу… заплачу, если надо… Все-таки, знаете, авторское тщеславие, — С. стыдливо хихикнул, — первое мое произведение…
— Что значит — ваше?
— Да, поразительно, — радостно улыбнулся С., — такая редкая удача, я и не чаял совсем… Спасибо Мише, что заприметил…
