Ходили слухи, что у нее отец повесился. Вроде бы чуть ли не на глазах у дочери. Вот она и тронулась. А мне ее жалко было. Одновременно и отвращение и жалость. И ненавидела она меня за то, что не интересовала меня ее анатомия, не привязывал я зеркальце к штиблетам, не нырял по юбку с растянутыми швами. И пахла она дурно. И ненавидеть бы ей меня до отправки в спец-ПТУ, но все произошло иначе. Неожиданно все произошло.
Сорвалась. Закричала. Я всего лишь урок плохо выучил. Ну какая на хрен разница, какое именно количество алмазов добывают в Ботсване! Если бы она наша была, Ботсвана эта… А так — штаб-квартира «Де Бирс» и негры в шахтах американский империализм укрепляют. Ну так вот ей и ответил, мол тебе, дуре, какая разница, для кого и в каком количестве жители Ботсваны алмазы выкапывают. Шучу, конечно. Но нечто подобное она в моих глазах усмотрела. Сорвалась. Заорала: «Весь в мамашу пошел! Тебя не здесь, а в психушке сгноить надо!».
Стул рядом стоял. Хороший стул. Железный. Не окажись этого стула в том самом месте, возможно и дальнейшая моя жизнь развернулась бы по иному сценарию. Но был стул. И стул этот таким образом на башку ее обрушился, что левая ножка глаз её жабий вырвала, а граненая перекладина в значительной степени череп деформировала. Так что серое и розовое наконец-то живым красным насытилось.
И вот когда сбежавшиеся вертухаи отбивали мне здоровье, то подзадоривая друг друга, вопили: «Фашист! Фашист! Женщину изуродовал!» вот так, поднявши предмет мебели на советскую извращенцу, я стал фашистом. Сначала мне обидно было — фашист. У нас в семье шесть человек блокаду не пережили. А потом я понял вдруг, пацанским еще умишком, что если тебя всякая мразь из своего общества исторгает, то этому радоваться надо! Счастье это, когда тебя вертухаи ненавидят. Значит, правильный ты человек. Чужой для них. И опасный.
Всего лишь попробуй меня понять. Не принять, а понять. Не бренчит во мне тремя нестройными аккордами блатная романтика. И никогда не бренчала. Я этот ля минор терпеть не могу. Мне до диез минор нравиться. Луна, знаешь, как божество покоя.
Есть такая лагерная масть «разочаровавшиеся». Масть, конечно, условная и в каком-то смысле нарицательная. Но именно она как нельзя лучше отражает оборотную сторону этой массой «романтики».
Романтики, которая и над царской каторгой витала, и во времена сучьей резни хрущевской проповедовалась, и нынешними барыжно-демократическими вибрациями поддерживается. Все эти Соньки Голдовые Ручки, Лёнчики, Семёнчики, вся эта шушера нужна лишь для того, чтобы преступников в конкретном направлении ориентировать. Чтоб всё было ясно и понятно.
