Однажды за обедом спросила меня одна из заключенных:
— Катерина, откуда в тебе такая сила духа?
— Не знаю, — ответила я.
И это было правдой. Жизнь моя, срубленная под корень, как бы мне уже не принадлежала, но сама я — и это было чудом — крепко стояла на ногах.
Заключенные не оскорбляли меня, не смеялись надо мной. «Следует остерегаться женщины, способной рассечь труп на двадцать четыре куска», — я слышала, как прешептывались они между собой. С течением времени я узнала, что многие сидели здесь за то, что пытались отравить кого-то, либо плеснули кислотой. Настоящих убийц было только двое, и я, оказывается, одна из них.
Спустя некоторое время вызвал меня начальник тюрьмы и спросил:
— Есть у тебя родные?
— Нет. Родители мои умерли. Я была у них единственной дочкой.
— Почему ты смеешься?
— Слова «единственная дочка» смешат меня.
— Были ведь и другие родственники? — У отца была пара байстрюков, но я их не знала, — сказала я, продолжая смеяться.
— Здесь не смеются. Убирайся! — приказал он, и я вышла.
Смех мой был неуместен, но сдержаться я не могла. Я представила себе двух рыжих парней в узкой телеге, незаконных сыновей моего отца, — именно так видела я их много лет тому назад…
Хотя все здесь приговорены ко многим годам тюрьмы, заключенные отсчитывают дни, месяцы и годы. Я была настолько опустошена, что все, связанное со временем, больше не волновало меня. Я работала, как заведенная, а вечером, заслышав звонок, убирала свои орудия труда в кладовку и становилась на поверку. После ужина бараки закрывались, и я сваливалась на нары, как мешок.
Текли дни, похожие друг на друга. Женщины-заключенные, работавшие за пределами тюрьмы, рассказывали о солнце, о лете, об урожае. Здесь же, за высокими стенами, было холодно, хотя солнце светило в небе. Тут все пропитано холодом. Но меня, по правде говоря, ничто не трогало.
Раз в месяц полагались свидания. Все их ждали и даже прихорашивались. Но не было никого, кто бы пришел навестить меня, и я довольна, что не должна участвовать в этой суматохе. Свидания оставляют чувство подавленности и тоски. После дня свиданий тюрьма бурлит целую ночь…
— О чем ты думаешь? — удивила меня вопросом одна из узниц, с которой мы вместе скребли пол.
— Я не думаю. Устала.
— Мне показалось, что ты задумалась.
— О чем тут думать, — отмахнулась я, завершая разговор.
Женщина, моя ровесница, рассказала, что уже шесть лет находится она в этой тюрьме, и еще остается ей сидеть целых семнадцать.
