Собралось около десяти человек, и теперь все ждали, когда появится мать Генни, понесшая столь тяжелую утрату.
— Где здесь можно раздобыть чашку кофе? Без кофе я пропал! — кричал человек с большим шелковым галстуком, одетый в экзотического вида пальто.
— Здесь — только могилы, — ответил ему, отчеканивая слова, кто-то из присутствующих.
— Генни мне простит. Она поймет. Ведь и она не могла жить без кофе.
— Похороны начнутся в десять.
— Еврейские похороны никогда не начинаются вовремя. Неподалеку есть буфет. Не присоединитесь ли ко мне?
— Благодарю. Я подожду вас здесь.
— Я мигом слетаю.
Я здесь никого не знала. В последний год в доме бывало очень мало людей.
… На устах у Генни была одна фраза:
— Если это твое внутреннее убеждение, если именно так подсказывает тебе сердце — мне ли стоять поперек твоей дороги?
Эту фразу она повторяла раз за разом. Произнеся ее, она замолкала. А затем все повторялось. В ту субботу Изьо не вернулся домой, и Генни поняла, что свершившегося уже не исправить. Она рухнула на пол, забилась в рыданиях. Я почему-то стала ее уверять, что нельзя так убиваться по человеку, который еще не умер…
Теперь всему наступил конец.
Несколько евреев в традиционной одежде, потертой и заношенной, носились между могилами и конторой кладбища. Время от времени один из них, пробегая, просил пожертвовать сколько-нибудь…. Кто-то из присутствующих, человек явно не религиозный, сказал:
— Оставьте меня! — и отступил назад, будто еврей этот собирался коснуться его.
Время шло, а мать Генни не появлялась. Люди стояли у входа в кладбищенскую контору, задавали недоуменные вопросы и возмущались. Больше всех возмущался антрепренер Генни:
— Мы не можем ждать здесь бесконечно! — кипятился он. — И нашему терпению есть предел!
— В таком случае позвоните, — предложил ему кладбищенский служащий.
— Куда? К Господу Богу?
— Матери.
— Ее известили?
— Я полагаю — да.
— Тогда кого же мы ждем?
— Мать.
— Но если ей не сообщили?
— Спросите у людей из «Погребального братства», а не у меня, — не вытерпел служащий.
Староста «Погребального братства» не произнес ни слова. Он сидел в соседней узкой комнатушке и читал газету.
— Вот он, еврейский порядок. Еврейский порядок — это балаган, неразбериха, гнусность, — изрек антрепренер и оставил контору.
Чуть позже антрепренер с двумя помощниками ворвался внутрь, и они потребовали:
— Похороны — немедленно! Похороны — тотчас! — А кто заплатит? — староста «Погребального братства» выложил свои карты на стол.
