— Вы сами знаете, сомнений у нас быть не должно, — сказал он отчетливо, хотя мне почудилось, что с какой-то странной интонацией. Я напрягся, но понять ничего не мог. В мозгу только вспыхнула фраза, недавно вычитанная в учебнике: «Все непонятное должно быть устранено». И я устранил непонятную интонацию Джеба из своей памяти.
— Вынужден открыть вам одну из тайн, входящих в грандиозный комплекс ЗОД, — тихим, но вполне официальным голосом заговорил Джеб. — Ваш брат Пим организовал нонфуистское движение по нашему плану и приказу. В чем суть движения нонфуизма? В отрицании существования Дурака и, одновременно, непротивлении Дураку. Эта двойственность несовместима, но выгодна нам. Кажется, ересь? Нет, тот, кто не противится Ему, тот не противится никому, а значит, — не противится ЗОД. Лучше нонфуизм, чем какая-нибудь более перспективная галиматья. Лучше лидером — такой слизняк, как Пим, чем энергичный, агрессивный и талантливый организатор. Нонфуизм есть та галиматья, которая препятствует созреванию более глубоких мыслей. В случае необходимости мы можем официально признать доктрину нонфуизма, и от этого ничего не изменится — или очень мало… Вам же советую не думать о нонфуизме, а больше учиться. У вас в каждом слове по три ошибки. Да и писк этот ваш. Ну как вы мне писклявым голосом доложите, что поймали Дурака? Ведь вас потом всей планете покажут — героя! А вы — пискун!
Я слушал его, буквально открыв рот, но мало что понял, кроме того, что Пим — наш, и это надо тщательно скрывать. Миссия Пима столь важна, что он не может открыться даже брату.
С тех пор я внешне по-прежнему плохо относился к брату. Но внутри себя — уважал… немного. Меня мучило любопытство: знают ли рядовые нонфуисты об истинной цели существования их движения? Потом этот вопрос стал еще актуальней — после сближения с Фашкой. Временами я думал, что она в курсе, на кого работает, — и восхищался ею, а иногда жалел ее, видя, до чего искренне она подходит к нонфуистской деятельности. Она говорила: «Сейчас нет более серьезной оппозиции ЗОД, так я должна хоть в ней участвовать. А позже мы пойдем дальше: уже без Пима.» Если она знает, ну и лицемерка же!
— Зачем женщины одинаково, не делая различия, любят и праведных и грешных, — говорила она часто, лаская меня по ночам, — даже именно неправедных предпочитают! Насколько лучше стал бы мир, если бы агломератки любили исключительно праведных. Неправедным пришлось бы срочно изменяться — ведь всем хочется быть любимыми.
