— Не знаю, у меня нет специальности. Может, устроюсь горничной. Или еще кем-то… Моя жизнь закончилась. Ни мужа, ни детей, ни работы. Ничего… Есть немного денег, но ведь, как вы, русские, иногда говорите, не в деньгах счастье. Так ведь?
— А в чем? — спросил ее Гвидонов.
— С вами что-то случилось, — сказала Мэри, — в прошлый раз, когда вы везли меня в машине, вы были уверенней, и вам все было ясно. Про всех… Сейчас, — вы ничего не знаете. Да?
— Мэри, — сказал Гвидонов, — барышни вашей нет в живых. Она погибла…
— Вы шутите, — сказала Мэри. Улыбка пропала с ее лица, и оно как бы сразу немного постарело. — Так нельзя шутить… Я понимаю, в России отдельная человеческая жизнь ничего не стоит, такой у вас менталитет, не ценить отдельную человеческую жизнь. Но шутить так не нужно. Я не понимаю таких шуток.
— Это не шутка. Мы были в шахте, это что-то наподобие экскурсии, я вышел на поверхность, они остались, и в это время произошел взрыв. Что-то там взорвалось. Там была она, и еще много людей… Никого из них больше нет.
Получилась какая-то дурацкая пауза, когда Гвидонов не знал, что сказать, и на самом деле, — почему-то стал чувствовать себя виноватым. Более того, ему стало все равно, виноват он или нет. Вроде, не виноват, но, вроде, виноват. Но ему все равно.
Что-то стукнуло рядом. Это Мэри отпустила ручку чемодана, он развернулся на своих колесиках, и треснулся ручкой об пол. Несколько человек оглянулись на звук. Оглянулись и тут же отвернулись снова.
— Боже мой, боже мой… — прошептала англичанка.
Только дамских истерик ему здесь не хватало. Зачем ему это все нужно, объяснять кому-то, сообщать. Зачем?
— Мне пора, — сказал Гвидонов, — приятно было увидеть вас…
И заметив, что она не слышит его, а вся находится в своих переживаниях, повторил:
— Такова жизнь… Что поделать. Все время кто-то умирает… Что здесь особенного.
6.
Сильней заболела раненая нога. Должно быть, по погоде. Теперь вечно будет ныть при перепаде атмосферного давления, — у ветеранов при перепаде атмосферного давления всегда ноют старые раны.
И приходят воспоминания о былых сражениях, где они лихо шли в атаку, проявляя удаль и геройство.
Гвидонов бросил прощальный взгляд на англичанку, натурально побледневшую, и не обращавшую внимания на свой развалившийся на полу зеленый чемодан на колесиках, повернулся и пошел, тяжело опираясь на палку, в какой-нибудь буфет, выпить водки, за помин душ всех усопших на его памяти.
И, наверное, опрокинул бы рюмашку, и не одну, — пока там заливали в другое горло керосин, — если бы не услышал за спиной чье-то жаркое дыхание и взволнованный шепот не прошептал бы ему:
