— Даже пионерский лагерь?
— А как же!.. Там, знаешь, какое озеро! В деревне купаться ребятам негде, видел нашу речку, — по колено в любом месте перейдешь. А там, — хочешь, рыбу лови, хочешь, на водных лыжах, хочешь, лежи на пляже и загорай. В прошлом году я туда четыре машины песка привез, — это только от нашей деревни. Михеевка грибы им сколотила и водную дорожку. Правда, дорожка та дуба тут же дала, воду не держит… Трифон свою дачу поставил невдалеке… Замечательное место.
6.
Место, впрямь, оказалось на загляденье.
Солнце склонялось к западу, и повисло недалеко от верхушек дальних деревьев, когда мы выехали к воде.
Это было голубое, ласковое озеро, — примерно с километр в длину и в ширину, — среди соснового, подходившего прямо к берегу, леса.
Дорога, опять ставшая колеей, с пожухлой травой в середине, тянулась какое-то время вдоль берега. Потом я увидел с десяток обыкновенных деревенских домов, но без огородов, сараев и собак на привязи. Да и стояли они почти вплотную друг к другу. Несколько в стороне виднелось истоптанное футбольное поле и волейбольная площадка, с прогнувшейся почти до самой земли изрядно порванной сеткой.
— Приехали, — сказал Птица. — Ты, если хочешь, вылазь… Мне на склад, а потом — обратно. К вечеру нужно домой успеть, потом на танцы.
— А как же «простирнуть»? — спросил я.
— Успеется, — бросил он, — ты же не заразный.
— Тогда прощай, Птица… Может, еще встретимся, — протянул я ему руку.
— Ты, слышал, идешь в Москву? — спросил он.
— Да, — согласился я.
— Безумству храбрых… — сказал он. — Я никогда не был в Москве.
— Если всего бояться, в жизни никогда не случится ничего хорошего, — почему-то сказал я. Так, пришло вдруг в голову, и сказал.
— С чего ты взял, что я чего-то боюсь.
— Ни с чего… Это я, скорее, про себя… Вдруг, догадался… Ну, бывай.
Вода была теплая, почти такая же, как в той речке, похожей на море. Жаль, со мной не было мыла, шампуня, и пены для ванны. Я бы устроил отличный помыв.
Возможно, благодаря теории акваланга, которой нас пичкали на базе, я стал лучше плавать… Хотя, может быть, не по этому.
Но, неожиданно оказалось, я совершенно перестал опасаться воды.
Я и раньше-то был не из робкого десятка, — но всегда понимал границы дозволенного. Сколько могу проплыть, и далеко ли. Все-таки — чужеродная среда. Я же — не Ихтиандр какой-нибудь.
Здесь же, словно прорвало. Я барахтался в чужеродной среде, — будто ее ребенок.
Нырял к илистому дну, выныривал, переворачивался, гнал на скорость, снова нырял, — опять рассекал воду мощными гребками. Крутился на одном месте, ухал, загребал, сверкал в солнечном свете брызгами, — вообще, какое-то время был беззаботнейшим из водных существ.
