Рядом с Коганом возникла фигура умученного солдата на голову выше своего командира. Коган мягкими движениями обеих рук отталкивал солдата от кучи валежника и приговаривал:
— У-у-уйди… Не такая уж она простенькая… У-у-уйди, говорю.
— Давайте у-у-вместе, товарыщ старший лейтенант… — вяло предлагал долговязый.
— Что «вместе»? Туда что ли «вместе»?.. Я сам. Понял?.. — он исчез за кучей валежника.
Солдат нехотя отступал с офицерами-разведчиками.
— «Я сам… Сам…» — бурчал он.
Романченко переваливался на кривых ногах из стороны в сторону, отступая спиной, произнес:
— Ладно. Поздравляем с присвоением звания и с «Александром Невским». Только учти, с тебя причитается, и как следует! — ходили упорные слухи, что в саперном батальоне спирт есть.
Из-за кучи хвороста донеслось:
— Погоди-погоди!.. — все замерли и ждали. — Ложись! — вдруг крикнул сапер, и все до одного плюхнулись наземь.
Он появился, как фокусник:
— Ну… черносотенец Петя! — Коган стоял, как клоун, всклокоченный и сияющий, без фуражки, с небольшой, как высокая кастрюлька, миной в руках. — Раз причитается — дарю! — он протягивал мину Романченко. — Бери, драгоценная!.. На опохмелку тебе.
Поднимались, отряхивались, посмеивались. Петрю снова выругался и сообщил саперу, что ни за какие ромашки эта кастрюля ему не нужна.
* * *
Они уходили… — «отваливали».
— Какой звонкий! А?.. — цеплял Андрюша Борьку Токачирова и кивнул в сторону саперного ротного: — Круглые сутки сидит на минах и хоть бы х-ху-у. — Токачиров не откликался. — Бурух! Не будь бесчувственной свиньей. Прояви эмоцию!
Борис привык к шуточкам своего земляка. Но, по правде говоря, он их терпеть не мог. Хоть и терпел. Выдержка ему не изменяла, тем более что Андрюша эти шуточки произносил без всякого занудства.
Действительно, где-то в недрах Ростова-на-Дону, второго по задиристости города после Одессы, Борис Токачиров — и тут Андрюша был прав, — наверное, больше чем наполовину действительно был еврей, ну и что?.. Да… старался тщательно скрывать это обстоятельство… Если заглянуть в сумеречную глубину веков, на плохо обозначенную границу между Востоком и Западом, то предки его действительно были ИБРИМ, что на древнем наречии означало «с той стороны перешедшие реку». Андрюша величал его Бурухом Мурдуховичем Токачиром. Борис никогда не настаивал на своем доисторическом происхождении. Что не такая уж большая редкость в России, да и в сопредельных государствах. При всем при том был он человеком не задиристым и «не специфическим», мог бы сойти за грека и за татарина, за цыгана с примесью. Был хорошо сложен, с волнистой (а не курчавой) шевелюрой, взгляд был несколько заносчив. Впрочем, заносчивых среди офицеров разведки всегда хватало. А вот Андрюша был совершенно белобрыс, прост и добр. Его любили и подчиненные, и офицеры, и даже начальство, — а это сочетание редкое. Репутация в разведке стоила дорого — если тебе и твоим сведениям верили, то это качество было целым достоянием. Гоняли его на задания почти непрерывно, значит, был и безотказным. На таких держалась вся воюющая армия, а разведка и подавно. Но были Борис и Андрюша, одно слово, — земляки. Подзуживали друг друга постоянно, но не озлоблялись. Верх тут чаще держал Андрей, потому что по натуре был легче и разных комплексов меньше.
