НО ВСЕ ЭТО БЫЛО ТАМ, В БРЯНСКОМ ЛЕСУ…
* * *
А здесь, на Висленском плацдарме, была сооружена точно такая же «хоромина», как и там. Только чуть поубористее, потеснее… Но ведь тогда и компания была куда больше, чем теперь…
* * *
С каждой операцией, с каждым громким приказом Верховного, с каждым салютом их становилось все меньше и меньше, а пополнение никогда не восполняло настоящих потерь. Вместо ушедших стоял если не мрак, то пустота. Пустота не затягивалась, не зарастала. Тоска приходила и стояла то в дальнем углу, то в дверном проеме между кают-компанией и хозяйственным отсеком… Ростом от пола до потолка, в истлевшей до пят шинели (не сукно — рядно на просвет), почти без лица (один намек), и все сплошь пыльно-серое… Видение бывало стойким и не растворялось.
Просторную землянку в Брянском лесу соорудил своему взводному как награду за прошедшие бои рядовой Федор Петрулин. Пробно затопил, пошел дым из трубы, — так сразу и заполнилась хоромина молодыми людьми невысоких офицерских званий. Заполнилась до отказа. Казалось, приди еще хоть один и некуда будет деться… Но приходили еще и помещались.
«У тебя была своя война, у меня — своя. И заткнись… Или напиши книгу, и мы узнаем, какая она была у тебя».
Из спора
Порог был довольно высокий, чтоб в случае чего не заливало, и дверная перекладина была мощная — опорное бревно для всей крыши и наката.
Распахнулась дверь, и ввалился лейтенант Романченко — он с ходу долбанулся башкой о косяк и завыл…
— Ты что? Какие-нибудь неприятности? — спросил хозяин как ни в чем не бывало.
— У-у-у-у! — ревел Петр. — В будку… твою, мою!.. Штабы-тылы-шлагбаумы-МАААТЬ!!! — протиснулся и сел, все еще держась за голову, и чуть не придавил сразу двоих.
— А я думал неприятности, — сказал хозяин.
В этом более свободном, даже сияющем пространстве все были почти такие же, как и на Висленском плацдарме, и все равно совсем другие: еще без орденов, только новенькие гвардейские знаки светились на гимнастерках справа и разве что были немного легче и задорнее… Ведь по официальным приказам в воюющей армии один день засчитывался за три дня обычной действительной службы, так что и один год на фронте мог показаться вечностью.
Беседа была в разгаре: неслась отборная матерщина, казалось, что здесь не только выхваляются, но и соперничают.
— А потери?.. Мать ее в коромысло…
— Ведь уже сколько торчим в лесу, не воюем, а потери… — снова неслась ругань.
— Вот именно!.. — опять изыски.
