Я запнулся, словно остановился на бегу. Принялся тяжело дышать: тягучая слюна появилась во рту, я сплюнул ее. И виновато посмотрел на капитана. Но он не обратил внимания на эту вольность.
— Алексей, — сказал я тихо и виновато. — Я — не знаю.
— Сторож, — сказал капитан, — жаль, что ты только сторож.
Беспредельная печаль и разочарование были в его голосе. Я сказал что-то не то, он ждал от меня другого. Но он опять не понял меня, — он меня все время не понимал… Меня уже зло брало от этого. Он делал что-то свое, стремился к чему-то своему, — и не трудился понять меня.
— Не знаю, — сказал я. — Я ничего не знаю… Тот мир ужасен. Наверное, нет ничего хуже его… Но, когда я сказал: «не знаю», я почувствовал себя человеком. Может быть это вам что-то подскажет… Когда на плечах нет погон. Вы хотели, чтобы я съел ваше яблоко, я съел его — и я говорю: не знаю.
— Хорошо, — сказал капитан, — попробуем еще раз. Пойдем, я покажу наш тренажер. Ты такого никогда не увидишь… Это последнее достижение военно-промышленного комплекса.
Он повернулся и, не глядя, следую ли я за ним, пошел к даче. Я следовал — он отгадал меня правильно.
Мы поднялись по ступенькам, они оказались выстланными ковром, мне стало неудобно, что я сапогами наслежу на нем, но, наверное, это был какой-то особенный ковер — на нем не оставалось пыли.
— Нравится тебе у нас? — спросил, не оглядываясь, капитан.
— Не знаю, — ответил я. — Как-то непривычно.
Мы прошли, одну комнату, потом вторую, потом он достал ключи. Замок мягко отошел, — натренированным ухом я уловил едва слышное движение железа. Щелкнул выключатель.
— Проходи, — сказал капитан. И посторонился.
Я — вошел.
Передо мной была не комната — огромный зал, и было непонятно: как могло бесконечное пространство уместиться в замкнутых дачных стенах. Но я принял это как должное. Мне не показался удивительным этот оптический обман…
Зал, подсвеченный матовым неназойливым светом, был уставлен прозрачными саркофагами. Где лежали и стояли странные существа… Я уставился на них, не в силах оторвать взгляд. От каждого из них веяло ужасом. Это не были животные — каждое из них было когда-то разумно.
— Что это?! — спросил я испуганно.
— Эта часть — музей, — ответил капитан. — А вообще-то это тир… Не бойся… Посмотри.
Я осторожно переходил от одного саркофага к другому… Они все отличались друг от друга. Многоголовые, когтистые, чешуйчатые, свирепые, с пятачками на месте носа и с клювами, с панцирями на лбах и с какими-то коробочками, с жалами, торчащими изо рта, чем-то напоминающими лопатки, с железными руками, с когтями на месте пальцев, с шерстью голов, свинцом ушей, напряжением кровожадных мускулов. Ужасали глаза. У всех — небольшие, с блестками разума, но с бесконечной жестокостью в них. Я не в состоянии был заглядывать в их клокочущую тьмой бездну… Шарахался от одного чудовища к другому, — испуг и ненависть вызывали они во мне. Казалось, если оживут, — они тут же растерзают меня, сожрут, упьются моей кровью. Чтобы, покончив со мной, приняться за нашего капитана.
