Я духом почувствовал: здесь мне нальют и покормят. До этого я не хотел ни есть, ни пить. Тут — жажда налетела на меня, даже пересохли губы. И я сделался голоден, — а у них стояли открытыми какие-то консервы… Предчувствие удачи наполнило меня уверенностью.
Был барьер, был. Непросто возникнуть на свет, потеряв невидимость… Но в желудке урчало, и во рту выступила голодная слюна. Гори оно все огнем.
Тем более — я окажусь для них героем.
Я выступил на полянку и, еще не потеряв своей тени, чтобы они не испугались, сказал:
— Здравия желаю.
Музыка прервалась, возникла тишина. Они рассматривали меня. Я видел: я для них — желанный гость. На мне была форма, и я был с автоматом. С этим признаком мужества, и доверия, оказанного мне.
— Я — часовой, — сказал я, — охраняю здесь кое-что. Услышал, как вы поете. Понравилось.
А, может, и понравилось. Кто его знает…
Навстречу поднялся гитарист. В одной руке у него была гитара, вторую он раскрыл для объятий, и на самом деле, обнял меня. Он был на полголовы ниже и, наверное, на год или два моложе, так что я сразу почувствовал себя старше его.
— Служба, — сказал возбужденно он, — подсаживайся к нам.
Девушки повторили его просьбу, и стали освобождать мне место рядом с ними.
У капитана была «Волга», но он никогда не приезжал на ней в гарнизон, оставлял ее на стоянке за проходной.
Мы шли рядом от губы до проходной, это больше километра, и мы были одни.
Это было необычно.
Он и я… Мы шли ровно, я чуть сзади, он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, не отстал ли я. Я редко ходил этой дорогой, к проходной. Очень редко. Один раз — в увольнение. За год и девять месяцев. Нечего нам там было делать — в тусклом селе, что стоит на железной дороге за четыре километра от нашей части.
Он шел привычно. Я видел: для него нет ничего удивительного в нашем пути. Это была его дорога, не моя.
Был он в шинели, в сапогах, в шапке, и гладко выбрит. Он всегда гладко выбрит, до синевы. И всегда у него мешки под глазами, и светлые брови. И офицерские хромовые начищенные до блеска сапоги.
Они поскрипывали впереди: раз-два, раз-два, раз-два, раз-два…
Я подумал: разве может со мной произойти что-нибудь страшное, когда я иду за ним, — вообще, разве может произойти что-нибудь страшное в безмятежном мире. Когда капитан рядом…
Он достал ключи, — блестящую связку на черном кольце, — открыл дверь машины. Потянулся, открыл другую и сказал:
— Садись, быстрей.
Я сел рядом с ним, захлопнул дверь за собой. Мотор завелся и продолжал гудеть на одной ноте. Запах был незнакомый, странный какой-то мужской полугражданский запах.
