Сценический крестьянин очень любит выпить, а когда пьет, то хочет, чтобы все это видели. Он ни за что не выпьет тихо и смирно полпинты в кабаке, — нет, он выходит на улицу, поет о том, что он пьет и проделывает разные штуки со своим стаканом, например, опрокидывает его себе на голову.
Но несмотря на это, он — заметьте — человек умеренный и пьет не особенно много. Его обычная порция это одна маленькая кружка эля, вместо сорока.
Он способен понимать юмор и беспрестанно смеется. Право, очень трогательно смотреть на него, когда он помирает со смеху от какой-нибудь самой пустой шутки. Как такой человек мог бы наслаждаться настоящей шуткой! Почем знать, может быть, ему когда-нибудь придется услыхать и настоящую шутку? Но только это, наверно, его убьет.
Присмотревшись к сценическому крестьянину, вы находите его очень симпатичным. Он такой добрый, такой наивный, точно ребенок, — словом, человек не от мира сего. Он представляет собою идеал христианина.
Он потерял жену, но знает, где она теперь — с ангелами!
Но она не совсем умерла, потому что у героини ее волосы. «Ах, у тебя точно такие же волосы, какие были у матери», говорит старик, ощупывая головку дочери, которая стоит перед ним на коленях.
И при этих словах все утирают слезы.
Все действующие лица на сцене самого высокого мнения о старом простаке, но к концу первого действия они теряют к нему уважение, и он, обыкновенно, умирает в первом действии.
Если он не умрет своей смертью, то его убьют. Это самый несчастный старик. Если он только вмешается в какое-нибудь дело, то можно сказать почти наверняка, что удачи не будет. Если он бывает управляющим или директором какого-нибудь банка, то не будет окончено еще и первое действие, а уже наступит крах. Если он стоит во главе какой-нибудь фирмы, то ей угрожает банкротство. Если нам скажут, что он поместил все свои сбережения в известное общество, как бы солидно оно ни было и какую бы прибыль не приносило прежде и не приносит теперь — мы уже знаем наперед, что оно просуществует недолго.
Стоит только старому простаку сделаться акционером этого общества, и уже его не может спасти никакая сила.
Если бы и мы принадлежали к числу жителей сцены и нас бы просили присоединиться к какому-нибудь коммерческому предприятию, то мы прежде всего спросили бы: «А не участвует ли в нем простак?» Если бы нам ответили утвердительно, то мы знали бы, как поступить в этом случае. Если старый простак бывает чьим-нибудь опекуном, то он может гораздо дольше бороться с теми несчастьями, какие посылает ему судьба. Он энергичный старик и до тех пор, пока не истратит всех денег, он бодр духом и выдерживает борьбу. И только истратив последний пенни, он впадает в отчаяние.
