Но до столицы уже долетела ужасная весть о самоубийстве Кости, и кто-то пустил слух, что мы покончили вместе. Тогда это было модно.
Словом, церковь отказалась меня отпевать в лавре, потому что самоубийц принято хоронить только за оградою кладбища. И тогда папа отвез мое тело в Москву, где за взятку смог похоронить меня здесь, тайком, на Рогожском погосте.
Лили вздохнула.
– Папа велел похоронить меня в свадебном платье, потому что в гробу я была так хороша, что никто не мог поверить в мою смерть. Ведь на теле не было никаких признаков тления. Он не знал, что только невестам, которые не познали мужчин и умерли накануне свадьбы, и которых погребли в подвенечном платье. Только им позволено свыше жить в узком просвете между миром живых и царством мертвых…
Лили поставила пустой бокал на пол возле своей прелестной ножки в розовой туфельке.
– Летом, в полнолуние, когда свет луны ярче обычного, я могу гулять по земле недалеко от могилы. Собираю цветы, и сочиняю стихи как это было в Ницце у нашей виллы.
Я кладу букетик на свою могилку так осторожно, чтобы не вытряхнуть светлячков из бутонов. Кладбище здесь запущенное, я совершенно одинока и потому осмелилась нарушить ваш покой.
– Говори мне ты, – сказал Ян и стиснул руку Лили с такой силой, что она вздрогнула, его охватило жуткое желание познать любовь с мертвой невестой.
– Нет, – нахмурилась та, – мне нельзя сближаться с живым человеком. Такая любовь принесет вам смерть, а я не хочу снова остаться сиротой после столь долгого одиночества.
Тогда ему захотелось полюбоваться на ее ножки. Опустив голову, девушка смущенно улыбнулась:
– Какой вы неугомонный! – от вина ее бледные щеки покрылись румянцем.
Удивительно, никогда еще прежде Ян не был так взволнован наедине с женщиной, – а ведь он всего лишь снял с ног Лили туфельки на перламутровой пряжке.
Играя ее ножками в чулках из плотного шелка лунного цвета, он заметил разные подвязки – на левой ножке лилейная, а на правой – черная, и спросил, почему они разного цвета.
– Позапрошлой ночью я испугалась и, убегая от вас, обронила подвязку.
Ян взял с подоконника белую ленту. И опять! – никогда раньше не получал он большего наслаждения, чем в тот миг, когда завязывал прохладную скользкую змейку на прекрасной ножке чужой невесты чуть повыше колена у самого краешка панталон, отороченных кружевами.
– Берегитесь ваших желаний, – сказала Лили печально, – мир мертвых опасен. Вы думаете, что я сама говорю с вами. Нет. У меня нет своего голоса. И чтобы заговорить я беру в рот ночную цикаду.
