На третью ночь он спрятался уже в кустах на самом пустыре и стал ждать. Ян был не из пугливых. И вот на исходе полуночи из зарослей у пролома в кладбищенской стене, медленно и бесшумно ступая по земле, вышла девушка, одетая в снежное подвенечное платье. Лицо скрывала вуаль, которую стягивал венчик из платины. В руке – сложенный веер. Она шла так плавно, что ночные бабочки сатурнии смело садились на белую ткань. Остановившись у окна в комнату и, держась за открытую створку рукой в лилейной перчатке, она стала читать тот же стих о тоске темной ночи и одиноком ложе… Ян слегка кашлянул.
Девушка испуганно оглянулась и быстро, как ящерка, скользнула назад в заросли и исчезла из виду.
Ян заметил только лишь, как сверкнули черные глаза в снежинках узорной фаты. Но тот чудный взгляд проник ему в самое сердце. Подойдя вплотную к пролому в стене кладбища, Ян внезапно для самого себя сымпровизировал окончание стихотворения: Горечь дум одиноких никто не поймет! В подвенечном наряде всю ночь напролет мерзну я при холодной луне.
Ян хотел услышать в ответ голосок прекрасной незнакомки, но лунная ночь была бездыханна. Шагнуть через пролом к могилам он все-таки не решился, но едва вернулся и присел на кровать, как в окне показалась его ночная красавица.
– Оказывается, вы человек утонченный и не чужды поэзии. Напрасно я избегала вас, – сказала она еле слышно, смущенно тиская сложенный веер.
Теперь Ян смог, наконец, рассмотреть свою гостью и убедиться в том, что она необычайно хороша. В тени морозной ажурной вуали тлели жгучие угольные глаза. Драгоценный воротник из отборного жемчуга плотно облегал стройную шейку. Пышные волосы – птицей – зачесаны вверх и накрыты сеткой, которую обнимал венчик из платины с леденцами крупных алмазов. Длинные до локтя перчатки лилейного атласа расшиты перламутровым клювиком. Незнакомка сияла в окне как пригоршня снега в ладони бархатной ночи.
Обрадованный Ян помог девушке взобраться в комнату прямо через окно и усадил рядом с собой на кровать.
Несмотря на то, что летняя ночь была тепла – гостья дрожала от холода. Ян предложил ей выпить красного «Божоле», и она стыдливо сделала несколько глотков, приподняв край вуали так, что он смог увидеть ее бескровные губы. Незнакомка была смертельно бледна. В сиянии ее снежной красоты бокал красного вина в меловой руке казался агатово-черным…
– Кто ты? – спросил потрясенный Ян.
– Только, пожалуйста, не пугайтесь, – услышал юноша, – я – княжна Лили Трубецкая. Я утонула в бухте Эзе под Ниццой в 1900 году, накануне своей свадьбы. Мне было всего 19 лет. Мой несчастный жених – Константин Берс – в отчаянии покончил с собой. Мы катались на лодке, и она опрокинулась по его вине. Через день прибой выбросил мое тело на берег, и мой безутешный папа привез его в дубовом гробу поездом из Ниццы в Сан-Петербург, чтобы похоронить дочь в семейном склепе на кладбище в Александро-Невской лавре.
