Существовали, например, разные мнения относительно места рождения
будущего философа. Выставлялись доводы в пользу того, что он не только родился
в Португалии, но даже и сам видел, как сжигали живьем еретика по приговору инквизиции,
запомнив на всю жизнь его предсмертные мольбы. Другие данные говорят против этого
и заставляют думать, что родился Спиноза уже в тихом купеческом доме по соседству
с Амстердамской синагогой, и, стало быть, о жестокостях аутодафе мог знать только
со слов родителей, действительно переселившихся незадолго до этого с католического
юга Европы. Но так ли уж важна эта разница? Важно одно – людей в это время на
юге действительно поджаривали живьем, и мальчик об этом знал.
Передают рассказ о событии, которое побудило его относиться с недоверием
к высокопарной фразеологии внешне набожных святош, а тем самым – и к букве религиозной
нравственности. Отец, будто бы, поручил десятилетнему ребенку получить долг с
соседки, совмещавшей в себе крайнюю показную набожность с крайним же корыстолюбием.
Та, как рассказывает биограф, «заставила мальчика ждать и в это время усердно
читала Писание, затем сосчитала ему деньги и сама вложила в кошелек, причем торжественно
увещевала мальчика следовать примеру отца и никогда не отступать от пути закона.
В продолжении этой речи она успела отложить в сторону два дуката. Однако Барух,
не доверяя лицемерной женщине, пересчитал деньги и открыл обман».
Был такой эпизод в жизни Спинозы или он от начала до конца придуман
с нравоучительной или иной целью? Или было что-нибудь похожее на это?
Не все ли равно? Такой или похожий на этот случай вполне мог быть.
Во всяком случае и историческую, и психологическую (если не конкретно-фактическую)
правду этот рассказ в себе заключает бесспорную. И, во всяком случае, следующим
фразам из той же биографии можно поверить на сто процентов:
«С того времени, – продолжает его биограф, – ему еще часто приходилось
наблюдать поведение ханжей. Хотя он позднее не вел денежных дел, но и в вещах,
которым его учили раввины, он не упускал случая проверить то, что ему давали»,
– говорится в книге «Жизнь Спинозы», изданной полсотни лет спустя после его кончины,
– в 1735 году в Гамбурге[2].
Но, само собой разумеется, это еще ровно ничего не объясняет в
судьбе Спинозы. Ведь отвращение к лицемерию и ханжеству легко сочетается с самой
искренней религиозностью, с набожностью. Так что подобные случаи (а в них недостатка
– уж наверное – не было!) могли даже укрепить его в вере предков, подтолкнуть
его мысль на проторенную дорожку рассуждения по схеме: о, сколь нечестивы упоминающие
имя Господа всуе! И тогда из мальчика вырос бы лично безупречный моралист-иудей,
учитель Закона, раввин-талмудист.
