— Отпустили, — холодно произнес я и кивнул на темные окна дома. — Хозяев нет?
— Пока нет. Еще не вернулись с похорон.
Я прошел вместе с ним в будку и обессилено опустился на кушетку.
— Ну, как живется в господской обители? — хитро сощурился мой напарник.
— Паршиво, — признался я.
— Ну, уж прямо так и паршиво! — иронично воскликнул Михаил, и, понизив голос, добавил. — Хозяйка-то теперь свободна.
— Как ты меня достал! — взорвался я. — Мелешь всякую чепуху! Хочешь на мое место — пожалуйста, уступаю! Насладись!
— Ну, всё, всё, всё, — виновато затараторил Ширяев, делая руками извинительные пассы. — Успокойся.
Но остановиться я уже не мог. Ехидное замечание напарника явилось той самой искрой, которая взорвала накопившийся во мне за последние дни порох. Я набросился на Ширяева с яростью тигра, и наговорил ему кучу всяких обидных вещей.
Срывать на ком-нибудь свою злобу, конечно, нехорошо. Но у меня попросту не выдержали нервы. Трудно сохранять невозмутимость, когда со всех сторон — сплошной негатив.
Мне было противно лицемерие Катерины, которая лишь делала вид, что переживает о смерти мужа. На самом деле она, по-моему, была ей только рада. Меня возмущало поведение Лидии Ивановны, которая демонстративно воротила от меня нос, словно я был не человек, а какая-то вонючка. Я снова стал испытывать ненависть по отношению к Радику, который смотрел на меня, точно маленький, озлобленный волчонок, готовящийся проявить свой охотничий инстинкт. И, наконец, меня откровенно бесило злорадство сослуживцев, которых, казалось, только веселили свалившиеся на меня напасти.
В общем, распалился я не на шутку. И если бы за воротами не загудел клаксон Баруздиновского джипа, у нас с Ширяевым, пожалуй, вполне могло дойти и до рукопашной.
Катерина с братом приехали одни. Лидии Ивановны и Радика с ними не было (они подъехали позже на такси). Мы не стали задавать друг другу вопросы и молча прошли в дом.
Поднявшись к себе, я, чтобы хоть как-то отвлечься от заполонившей мою душу черноты, включил телевизор. Там начинались новости. Первым в эфир вышел сюжет о похоронах Карпычева. Я увидел знакомые лица. Радик плакал. Лидия Ивановна, сгорбившись, потерянно смотрела куда-то перед собой. Катерина стояла неподвижно, низко склонив голову, на которую была накинута непроницаемая черная вуаль.
У меня на душе заскребли кошки. Я в сердцах выдернул вилку из розетки, разделся, погасил свет и нырнул под одеяло.
Как говорится, утро вечера мудренее.
