Его фамилия подсказывает мне, что он француз, и я приветствую его на языке моей родины. Я убедился, что интуиция меня не подвела, услышав в ответ:
— Мы земляки с вами, спасибо Господу!
Ледок первого момента встречи лопнул и потребовал дальнейшего разогрева стаканом виски, которым торопливо угощает нас святой отец, как только мы переступаем порог его обители.
Такая встреча сразу же дает понять, что священнику не чужды радости жизни.
— Зовите меня Раймон, — предлагает он нам.
Мы выпиваем по третьей. Он умеет наливать, отец Мишикуль!
Его служанка, толстая черная девушка, приносит еще бутылку «Фур Роз». Раймон похлопывает своей святой рукой девушку по ягодицам, что, было видно, не неприятно для черной толстушки.
Поскольку отец Мишикуль не интересуется целью нашего визита, я излагаю ее сам.
— Ах, малышка Мартини! — вздохнул он. — Немало хлопот доставила она мне.
— Отчего она умерла?
— Запущенная желтуха, друг мой.
— Это была не насильственная смерть?
— Ну, что вы! Бедняжка целый месяц провела в больнице. Я причащал ее перед смертью. И даже незаметно сунул ей под одеяло бутылку вина. Идиоты медики, конечна же, отказывали ей в этом!
— Она много пила?
— Не то слово! Даже перед смертью она не стала бы и минуты сомневаться, если бы ей предложили ввести внутривенно вино.
— У нее был друг?
— Друзья. Обладая роскошными бедрами, она принимала многих без разбора.
— Как давно вы знакомы с ней?
— Добрых десять лет. Обратившись к Богу, она начала искать французского священника и вышла на меня.
— Что ее заставило обратиться к Всевышнему?
— Это тайна исповеди, друг мой!
— Как жила она в Венеции?
— Неплохо.
— Где она работала?
— Не уверен, но вначале своей карьеры, это точно, она работала в госпитале медсестрой.
— Откуда же она брала средства на жизнь?
— Не могу сказать, но жила она неплохо. Иногда малышка даже жертвовала зелененькие на содержание церкви.
— Проституция?
— Кто знает... Я уже говорил, что ее зад...
— Она уже пила, когда вы познакомились с ней?
— Пила, но то количество не идет ни в какое сравнение с ее потребностями в последний год жизни.
— Она никогда не говорила вам об угрожающих ей опасностях?
— Ни о каких, кроме болезни.
— Она считала себя обреченной?
— Да, и в то же время...
— Что?
— Она не только не боялась смерти, но иногда казалось, что даже желала ее. Нежелание жить, разочарование жизнью съедали ее. Но пейте же, mou french Boys[5] или вы хотите вина?
— Дорогой Раймон, мы заканчиваем уже вторую бутылку виски, этого достаточно.
