Петров сошел с крыльца, прошелся по сухой траве. Нет росы.
Охоту для бар устроили?
Он вернулся на веранду, налил из термоса заваренный с вечера чай.
Скоро рассвет.
Стрельба смолкла. Звуки тяжелых моторов — грузовики, «Уралы». Оттуда же, со стороны заповедника. Минут через десять затихли и они. Теперь только Раптевка подавала голос, собаки да петухи.
Он включил приемник. В новостях ни слово об авариях или ядерных испытаниях. Вчерашняя догадка, видимо, верна — просто старая пыль поднялась.
Рано, есть время поспать, но не хочется.
Он сидел за столом, положив голову на руки, то засыпая на несколько мгновений, то опять просыпаясь. Нет, это не дело. Либо в постель лечь, либо развеяться. Как? Маршрут известный, устоявшийся.
Когда он подошел к лесу, почти рассвело. Любовь к природе с детства, с семейных пикничков. Тогда лес был другим. Все было другим.
Он решил просто пройтись вдоль по шоссе. Слева — железная дорога, дальше, за полем — Раптевка, справа заповедник бобровый. Где-то здесь и стреляли. Разогнали кабанов или поубивали.
А, чего уж там. Петров свернул в лес. Просторно и тихо. Порохом попахивает, правда.
Островки орешника темнели среди берез. В траве блеснуло. Он нагнулся. Гильза, длинная, необычная. Свежестрелянная.
— Гражданин!
Двое, крепкие, высокие, в камуфляже, на поясах тесаки, в руках карабины, полузабытые, десятизарядные, системы Драгунова, кажется. Стволы длиннющие, особенно по сравнению с АК.
— Да?
— В заповеднике находится посторонним нельзя, — говорил тот, что пониже. Метр восемьдесят, восемьдесят пять. Глаза его, быстро обежав Петрова, стали искать что-то за ним, за его спиной.
— Вы что, лесники?
— Саперы, оцепление. Бомбы нашли, с войны неразорвавшиеся. Пока не обезвредят, патрулируем.
— Ухожу, раз бомбы. Интересное у вас, саперов, оружие. Не то, что о живого, мертвого уложите.
Он вернулся на дорогу. Сколько таких… саперов в лесу?
Дорога пустынная, молчаливая. Умирающая. Петров свернул на грунтовку, миновал переезд. Трава все ближе подступала к рельсам. Пересилит вскоре всякие креозоты и зарастет путь. А пока тронутые ржавчиной, обреченные на праздность рельсы надеются…
Он остановился у дикой груши. И она решила порадовать, плоды желтые, крупные. Съешь моего наливного яблочка…
Уазик, переваливаясь через ухабы проселка, поравнялся с Петровым и притормозил.
— Мы в Раптевку попадем?
— Да, прямо и направо.
— Далеко?
— Километра полтора.
— Садитесь, подвезем.
Какие любезные люди. Он заглянул в кабинку.
