Противоречия | страница 62



И долго думал я,
Я, человек, один, под звездами печальный,
Я – атом атома потока бытия…

ТРОТТУАР

(ПЕТРОГРАД, 1916)

Измените смерть мою в жизнь, мои кипарисы в лавры и ад мой в небо. Осените меня бессмертием, сотворите из меня поэта, оденьте меня блеском, когда я буду петь о смерти, кипарисах и аде.

Джордано Бруно О героическом восторге

L'ART POETIQUE

A quelle existence triste, precaire et miserable… se voue celui qui s'engage dans cette voie douloureuse qu'on nomme la carrifcre des lettres!,. les nerfs s'irritent, le cerveau s'enflamme, la sensibility s'exacerbe; et la nevrose arrive avec ses inquietudes bizarres, ses insomnies hallueinees, ses souffrances indefinissables, ses caprices morbides, ses depravations fantasques, ses engouements et ses repugnances sans motif, ses energies folles et ses prostrations enervees, sa recherche d'excitants et son degoflt pour toute nourriture saine.

Theophile Gautier

«Размер моих стихов есть поступь легионов…»

Barbarus hie ego sum, quia non intellegior illis.

Ovid. Trist. V. eleg. 10. v. 37

Размер моих стихов есть поступь легионов,
Разбитых варваров, бургундов иль тевтонов,
Бесчисленных, густых, ползущих в тьме и в тьму,
Однообразных туч, угрюмых ко всему,
Гул низколобых орд, раскаты долгих стонов,
Немолчный Океан глухих и грозных звонов,
Насмешки верящих во власть немых Законов
И бросивших свой край так, вдруг, нипочему…
И голос музы – клич. Медлительный, безбожный,
Но и рассудочный, и хищно осторожный,
Грудной и медный зов седого трубача.
Распространяет вдруг его труба, рыча,
Как самка дальняя в своей тоске тревожной,
Меланхоличный вой, свирепый, безнадежный,
И, ноги в поножах во мраке волоча,
Все варвары гремят, опрастывая ножны.

MAESTRO

Кто мальчиком еще таился и любил
Портьеры тяжкие и запах фолианта,
Роб-Роя, Зигфрида и капитана Гранта,
Кто плакал без причин, был нежен, был без сил –
Того отметил Бог проклятием таланта.
Быть может, Бог его в раздумьи уронил
На красные цветы запущенных могил,
Не зная, что создать – пигмея иль гиганта.
Стал мальчик юношей, и лампа Алладина
Вела его в толпе фигляров и бродяг,
На нем была всегда минутная личина,
Его влекла к себе бездонная трясина,
Он был влюблен в намек, в уродливость, в зигзаг,
И ночью мучила его Первопричина,
Когда взбирался он пугливо на чердак,
Где, точно blanc-noir, легли луна и мрак.
Стал взрослым юноша, когда он понял сухо,
Что непонятна ночь, а лозунг дня «дави»…
О, у него был стиль, и взгляд, и тонкость слуха,