……………………………………………….
И руки к женщине я протянул с надрывом…
Нет, это не было! Нет, это было сном!
Как мы, они нервны и в скепсисе красивом
Бездушны; как и мы, с мечтательным умом…
………………………………………………….
И я тогда упал. Занятья, мысли, дело,
Противно стало всё и сам я стал не свой –
Я чувствовал – лицо, мое лицо тускнело,
Глядело криво, зло, с натугою больной.
И по утрам, дрожа, откинувши гардины,
Я видел в зеркале потухшие глаза,
Лоб будто ниже стал, на нем легли морщины,
Сверкали кое-где седые волоса…
Я стал не понимать и часто в разговоре
Мешаться, путаться, вдруг начинал шептать
И удивление ловить у всех во взоре…
Но после хохот мне пришлося испытать.
А я, как под хлыстом, не в силах удержаться,
Твердил не знаю что… О, жгучий, жгучий, стыд!
Бездарность, ноль, пошляк, рожденный пригибаться,
Он сверху на тебя с улыбкою глядит,
А ты, растерянный, запуганный до боли,
Глазами бегаешь и шлешь мольбу глазам…
Но над самим собой я не имел уж воли:
За мною призраки ходили по пятам.
Я бросил общество. Но клятв я не нарушу.
Предместья я люблю, где ночью я брожу
И где так часто злость, и простоту, и душу
Средь проституток я и нищих нахожу.
Я фабрик полюбил стоокие строенья,
Подвалов пьяный гул, детей голодных стон…
Не надо улучшать! Пусть будет, будет тленье
Во имя ничего: сам человек дурен.
О, да, я пережил и передумал много
И сжал всё в формулы и всё поставил в связь:
Всегда движение уничтожает Бога,
Движенье, значит «я», – моя нора иль грязь.
Удары голода. Тревога размноженья.
Вот рычаги людей, вот сущность их глубин:
От них исходит всё, и злость и преступленье,
Вот где они лежат – причины всех причин.
Душа не более способности познанья,
Необходимого, чтоб тела жил комок,
А тело любит лень, не любит труд, страданье,
И тела первый зов и хищен и жесток.
И героизм и мысль – исканье полом пола,
Порыв до женщины, а после… тра-та-та!
Эй, вспомни, девушка, пока не стала голой
Ты перед «ним» – герой был, мысль, мечта?
И понял я еще: здесь дружно жили рядом
Две жизни. Жизнь одна – закрытая для глаз,
Где низости людей, живущих грязным стадом,
Не ставилось преград. Другая — напоказ.
И в жизни лицевой — театр, литература,
Наука, право, долг и благородство поз
(Но есть здесь на земле и дураки, и дуры,
Что этот хлам смешной восприняли всерьез),
А в жизни той, другой, а, там не говорили
О тонких прелестях: там попросту дрались,
Сосредоточенно и молча грызли, били,
Топтали по лицу и гаденько тряслись.
Пускай филистер мне, как Гейне, скажет «света!»,
