Как спрут чудовищный, встал город предо мной:
Довольный, суетный, торгующий, суровый,
С порядком вековым, разнообразно-злой.
С безумной высоты, где всё должно быть свято,
Я каждый день людей вдруг сразу увидал,
День академий, бирж, контор, домов разврата,
Трактиров, фабрик, школ, парламентарных зал…
Жизнь встала предо мной с неслыханным цинизмом
Во всем падении всех спрятанных углов,
Во весь гигантский рост железным механизмом
Безжалостных, тупых, проклятых муравьев.
Не задевало здесь ничьей души уродство,
Всё хохоча, борясь, гремело нагло в высь:
Мы размножаемся! Мы — сила! Производство!
Бессмысленный процесс питанья! Покорись!
И с грохотом неслось, бежало дальше, мимо…
Я знал бессилие героев и святых,
И мысль твердила мне: да, всё необходимо.
И мысль моя была не за меня, за них!
Но были ж слепы все! И каждый был калека,
Никто не мыслил сам и только повторял,
Никто не понимал другого человека
И всякий лишь свое кричал, кричал, кричал…
Там не было людей, там были только группы,
И не как сами все шли в быстрой смене дней…
Как будто люди, мы, не завтра будем трупы,
Не трогательна жизнь разумных, нас, людей…
И, тем не менее, там каждый между ними
Не плакал, не искал, а, порицая грех,
Ходил с достоинством, смеялся над другими
И, нагло требуя, толкал локтями всех…
И где-то по ночам, в глухих углах несчетных,
Кончали с жизнью-сном, то швейка, то студент,
«Девица», журналист и много безработных…
У рева города был аккомпанемент.
О, я тогда узнал ночных безумий чары,
Страх шороха, луны, всего, всего боязнь…
Все мысли перешли в жестокие кошмары,
И каждый новый день мне новую нес казнь.
И всё меня до слез, до крика раздражало:
Я в ресторан ходил, чтоб видеть, как одно
Многоголовое жевало, хохотало,
Как похоть к женщинам рождало в нем вино.
На рынки я ходил, по галереям шумным,
Чтоб видеть множество гигантских, красных туш,
Всё, что вберется днем одним большим, безумным,
Нечистым скопищем без мысли и без душ.
Я с жадностью глядел на грубость там, в лабазе,
На лица мясников, и вздрагивал, когда
Рубили мясо там… О, это роскошь грязи,
Дух рынков, сущность их – обман, деньга, еда…
Я проводил часы на выси колоколен
И видел точки тел, живые точки масс,
Спешащих, суетных… Да, я тогда был болен…
Всё это был больной и длительный экстаз.
Да, я сошел с ума: я помню, раз, разбитый,
Я пролежал всю ночь на холоде камней,
И плача, и смеясь, просил я у гранита,
Чтоб он ответил мне, гранит, коль нет людей.
Я к людям кинулся, к борцам за улучшенья,
