– Поберегусь, – пообещал Тимофей. – Мне еще детей на ноги ставить надо.
* * *
Как и обещал, Тимофей взбирался медленно, сторожко. Ему вовсе не хотелось заново получить по голове мешком. Или стрелу арбалетную.
Добравшись до нижней промежуточной площадки, он остановился. Дальше ползти пока не следовало. Можно было кое-что предпринять и здесь.
Тимофей тихо извлек из гнезда шплинт и всем телом навалился на стопор аварийной остановки. Четырехгранный тесаный брус скользнул по направляющим, пролетел между спицами водяного колеса и глухо ударил в тюфяк на противоположной стене. Спица заскрипела, выгнула стопор, но остановилась. А из верхних ковшей колеса звучно полилась вода. Теперь свести Скрипучий мост было невозможно.
– Вот и ладно, – пробормотал Тимофей и стал прислушиваться.
На верхней площадке несколько секунд молчали. Потом незнакомый хриплый голос кому-то пролаял:
– Эй! Почему. Остановилось. Колесо?
– Не знаю. Чего-то внизу заело, – с боязнью отозвался Гридя Шорох, младший механикус. – Надо бы посмотреть.
– Нет. Стой. Ты будешь здесь. Сибодема, Мокрыся! Дуйте вниз.
Послышалось сопение, сипение, шлепанье босых ступней по деревянным плахам.
Тимофей не стал дожидаться бубудусков. По стопорной балке он сполз к самому колесу, меж спицами пролез на противоположную сторону сруба, а потом тихо начал подниматься, цепляясь за кованые скобки.
* * *
В темном, заполненном звуками льющейся воды колодце, он незамеченным добрался до уровня верхней площадки. Тут и замер. Во рту было ужасно сухо, как с тяжелого похмелья, в затылке пульсировала боль, но руки слушались уже почти что хорошо.
Поверх колесного обода он видел в скупом свете оконец всех, кто находился в управляй-каморе, – и Шороха, и связанного Митрича в углу, и пятерых монахов в рясах с засученными рукавами.
Главного Тимофей сразу определил. Откинув на плечи капюшон, тот с надменным видом расселся на лавке и держал в руках заряженный арбалет. Лысый, желтый, с горящими глазами. Он-то, видать, и стрелял в Серегу с Антипом. И остальные не агнцы, тоже участники убийства, но те хоть по приказу действуют. Подневольные то есть. Но этот – сволочь, типичный бубудуск, до ушей налитый злобой, – вот этот самый приказ он и отдавал… Ни жалости, ни совести не ведает. Родную мать зарежет и глазом не моргнет. Сострадарий хренов! Сострадания в нем куда меньше, наберется, чем даже у дикого южного ящера. Как бы там дело ни обернулось, Тимофей порешил, что вот этот желтый ответит за все. Уйти он не должен.
