Когда подошел официант, она удивилась, что я ничего не заказываю себе.
— Надо набираться сил, вы выглядите ослабевшей…
Моро-Бадмаев говорил то же самое, но у нее это звучало убедительнее.
— Мне не хочется есть.
— Тогда я с вами поделюсь.
Я не посмела спорить. Она положила мне половину своей порции, и я заставляла себя есть, закрывая глаза и считая глотки.
— Вы часто сюда ходите?
Я ходила в основном по утрам, к открытию, очень рано, когда чувствовала себя лучше всего. Такое облегчение — освободиться от тяжелого сна и ночных кошмаров!
— Давно я не была в этих краях. — И она указала мне через окно на аптеку на противоположной стороне улицы Бланш. — Здесь было мое первое место работы, когда я только начинала… Там, где я сейчас, намного спокойнее.
Возможно, она знала мою мать, когда та, после своего «несчастного случая», работала где-то здесь танцовщицей и жила в гостинице. Годы путались у меня в голове.
— Наверно, в то время здесь было много танцовщиц, — сказала я. — Вы знали кого-нибудь из них?
Она сдвинула брови.
— Тут был самый разный народ…
— Вы работали по ночам?
— Да. Довольно часто. — Она по-прежнему хмурилась. — Я не очень люблю говорить о прошлом… Вы почти ничего не едите. Так нельзя.
Я проглотила кусочек, чтобы сделать ей приятное.
— Вы собираетесь еще долго жить в этом районе? Может, стоит поискать комнату поближе к Школе восточных языков?
Ну да, ведь я же наврала, будто учусь в Школе восточных языков. Я и забыла, что она считает меня студенткой.
— Конечно. Я планирую переехать, как только получится…
Мне хотелось сказать ей, что на том месте, где я сейчас сижу, на площади Бланш, возможно, сидела двадцать лет назад моя мать. И когда я родилась, она жила, как и я теперь, в доме номер 11 по улице Кусту, не исключено даже, что в той же самой комнате.
— Отсюда удобно добираться, — сказала я. — Сажусь на метро и еду по прямой до «Севр-Бабилона».
У нее опять промелькнула ироничная усмешка, как будто она мне не верит. Я говорила наобум. Я и представления не имела, где находится эта Школа восточных языков.
— У вас такой удрученный вид, — сказала она. — Мне хочется знать, что вас так тревожит…
Она приблизила ко мне лицо. Зеленые глаза смотрели прямо на меня. Она пыталась прочесть мои мысли, я готова была застыть в сладком оцепенении и говорить, говорить без остановки, рассказать ей все. И она не будет ничего записывать, как Моро-Бадмаев.
— Я еще поживу немного в этом квартале, и конец.
