И обратился к солдату:
— Немедленно подбери все беседы медицины нашей за последние две недели. И — опять к Магнолии:
— Вряд ли, конечно, что найдется — я полагаю, в комнатах они на такие темы не беседовали, но вдруг да проговорились? Как полагаешь, Степан Сергеевич?
— Вряд ли, — облизнув пересохшие губы, отозвалась Магнолия. Она не понимала, что происходит. При солдатских разговорах ей бывало неприятно, но сейчас ей было мерзко, пакостно — до тошноты.
Этого не могло быть. Просто не могло! Эти разговоры, эти экраны — это был бред! Бред преследования. Вот он — эпицентр страха, — подумала Магнолия. Именно отсюда, от этих аккуратных, дисциплинированных военных, страх расползается во все стороны, запугивая и постовых, и поваров, и Юрка, и Доктора, — ведь Иевлев — это, наверно, Доктор?
— Ладно, — вошедший похлопал себя по карманам, что-то вытащил — может быть, пачку сигарет? Магнолия не разглядела. Ей противно было разглядывать этого человека. Он был гадкий человек. Никогда ей, в отличие от Виктора, не хотелось рассматривать гадкое, уродливое. Полураздавленный червяк, или оторванный, извивающийся хвост ящерицы, или красочные гангренозные раны в учебниках Юрка, как и этот человек, сладостно источающий страх, — все это было ну просто физически невыносимо!
— Ладно. Ждем еще, — вошедший взглянул на часы, — сорок минут. Если девка не найдется — ничего не поделаешь — объявляем тревогу.
Он лениво повернулся и вразвалочку вышел. А Магнолия осталась стоять в этой невероятно темной ярко освещенной комнате, безлюдной, хотя и битком набитой Исполняющими Приказы — одинокая, тошнотно-оглушенная…
На свежем воздухе, среди теплых, темных, наивно растопыренных во все стороны яблоневых ветвей, уничтожая, рассеивая изображение некоего Степана Сергеевича, одного из организаторов всеобщего страха, она чувствовала мстительное, постыдное удовольствие.
Все — никаких изображений военных! Никаких фуражек и касок! Хватит! Правда, тогда закрыт путь через ворота… Ну и плевать. Полезем, значит, напрямик. Не особенно выбирая дорогу, только отводя кое-как яблоневые ветки от лица, она зашагала в сторону забора.
Влезть на сетку оказалось невероятно трудно. Сандалии она сразу перебросила на ту сторону, а потом подтягивалась на руках, вставляя пальцы в ячейки сетки. Пальцы ног — особенно большие пальцы — мучительно застревали в переплетении проволоки, и она старалась не особенно опираться на ноги. Но время от времени это делать все-таки приходилось, чтоб хоть немного дать передохнуть рукам — уж очень больно проволока резала пальцы рук — до костей. Так, что казалось: еще чуть-чуть — и ладони останутся здесь, а пальцы упадут с той стороны, рядом с сандалетами.
