Куда? Зачем? Что такого уж интересного ждет их там, куда они придут? Магнолия не знала. Но она знала, что после того, как она это сделает, ей придется бояться, как всем вокруг: ходить, опасливо озираясь, страшась разоблачений — играть в эту всеобщую игру во взаимный страх. И роль ее в этой игре будет не самой выгодной. И неизвестно еще, чем исполнение этой роли для нее кончится.
Ради чего же она собирается менять свою прекрасную, счастливую нынешнюю жизнь на тот малопонятный кавардак, что начнется после прогулки за шлагбаум? Она не находила ответа, и сердце боязливо сжималось, а травинки перед лицом беспорядочно, но все как одна отрицательно покачивали кудрявыми, мелкоажурными листиками — осуждали, осуждали…
— Знаешь, а тебе ведь нельзя идти под видом этой расфуфыренной дурочки, — сказал Виктор, вдруг поднявшись на локте над травой.
— Почему? — автоматически спросила Магнолия, еще не осознав спасительности этих слов.
— Она ж ушла уже! Вышла через ворота. И не заходила больше. Откуда ж теперь ей здесь взяться? Появишься под ее видом — солдаты поднимут тревогу.
— Ну тогда давай я пройду под видом кого-то другого, — сказала Магнолия внешне спокойно, но внутренне холодея от этого предложения: вот она — неизбежность! Безумная, неотвратимая… Ведь я же не хочу никуда идти! Не собираюсь — и сама же обсуждаю, как получше сделать то, чего делать не хочу! Еще и варианты предлагаю…
— Давай, — согласился Виктор, — только под видом кого? Учителя отпадают — они все уже ушли. А больше женщин к нам не приходит.
— Значит, под видом мужчины, — немеющим языком еле выговорила Магнолия.
— Да ну, брось, — махнул рукой Виктор.
— А что?
— Ты? Под видом мужчины? Не смеши. Вам ваша порода не позволяет встать с мужчинами на один уровень.
Магнолия уже слышала от него подобные заявления. Это началось после одной — вполне современной, надо сказать — книги. Магнолия потом тоже ее прочла. Там постоянно проводилась мысль, что мужчины обабились, а женщины стали как мужики, — а надо бы им занять каждому свою полочку, свое отведенное место. При этом прямо не говорилось, но из всего смысла вытекало, что полочка мужчин все-таки повыше будет полочки женщин.
Виктору очень — ну очень! — понравилась эта идея, и он торопился высказать ее при каждом удобном случае.
— Ну и пожалуйста, — внутренне ликуя, пожала плечами Магнолия.
Не хватало действительно еще в этого повара превращаться! Она представила себе этого неуклюжего, неповоротливого, какого-то всегда засаленного, хотя и довольно молодого дяденьку — как он идет, переваливаясь, блестя золотым кольцом и золотым зубом, как садится: сначала пробуя рукой внизу — точно ли есть там сиденье, потом осторожно подгибая колени и медленно помещая свое мясистое заднее место на какой-нибудь маленький, хлипкий стул. Впрочем, под ним все стулья кажутся маленькими и хлипкими.
