И бог уж знает отчего, но ей стало вроде даже боязно встретиться опять взглядом с этой Галей. Вроде как виноватой в чем-то оказывалась она, Варвара, перед этой девушкой, хотя они и видели-то друг друга первый раз в жизни.
И первое, чему поддалась Варвара, было естественное в этой обстановке для нее, деревенской бабы, самоуничижительное чувство: что, дескать, она вот случайно и незаконно оказалась в такой вот палате, предназначенной для людей совсем других: будто она присваивала себе то, что не ей принадлежало. И это вот молчание девушки, дочери видного в городе человека, этот взгляд она, Варвара, под своим же собственном чувством самоуничижения готова была принять — да и принимала — как выражение того, когда хотят сказать, что-де гусь свинье не товарищ. И когда няня принесла из прежней палаты — что там оставалось в тумбочке у Варвары: банку со сливочным маслом, начатую банку мутного покупного компота, два смятых кулька с конфетами и пряниками и два белых домашних мешочка: один с сахаром, другой с двумя-тремя пригоршнями сушеного терна, — тут, в этой палате, по соседству с этой вот Галей, Варваре стало вроде как стыдно за эти ее банки, кульки и мешочки. Ей так и казалось, что эта Галя обязательно оценивающе осматривает весь ее провиант и свою оценку переносит и на нее, на Варвару. И сама Варвара, в свою очередь, невольно посматривала на столик Гали, где в большой стеклянной вазе красиво лежали оранжевые апельсины, крупные красные яблоки, кисти винограда, а рядом на каком-то журнале с яркой обложкой были насыпаны разносортные дорогие конфеты. И она даже пожалела, что согласилась перейти в эту палату: в той, прежней, где их лежало в тесноте восемь человек, она чувствовала себя незаметной, никак особо не отличалась от других, никого там не смущалась. А тут, казалось ей, даже неудобным будет теперь развязать хотя бы тот же мешочек с терном и покислить рот. (Как-то раз попросила она Колюшку привезти ей этого терна: вот как захотелось ей тогда его! — а он взял и привез ей полный этот мешочек. Она смеялась над сыном: куда столько! — но оставила и потом почти весь раздала соседкам, понравился он им. Терн этот она рвала еще прошлой осенью, все там же около старой кузницы: он там крупный, мясистый, — и теперь, отволглый и мягкий, был вкусный и хорошо освежал пересыхавший рот. Каждый раз, когда сушило во рту, она доставала из мешочка несколько этих черных ягод и потом долго сосала их по одной, пока не оставались от них чистые косточки.)
