— Нет, — сказал Френсис. — Всю жизнь нельзя быть бродягой. Кем–то она раньше была?
— Раньше была проституткой, а стала бродягой.
— А до того, как стала проституткой?
— Не знаю, — сказал Руди. — Говорит только, что была проституткой на Аляске. А до того, наверно, — просто девочкой.
— Вот видишь? Девочкой! Значит, не бродягой и не проституткой.
Френсис увидел в потемках потерянную Сандрой туфлю и подобрал. Положил рядом с ее левой ногой, потом присел и сказал ей в левое ухо:
— Ты замерзнешь сегодня ночью, поняла? Холод будет, мороз. Может снег пойти. Слышишь? Тебе надо убраться куда–нибудь от холода. Я эти две ночи спал в траве, и был жуткий холод, а сегодня уже сейчас холоднее, чем вчера ночью. Я чуть руки не отморозил, а прошел всего два квартала. Сандра! Слышишь, что я говорю? Если добуду тебе чашку горячего супа — выпьешь? Сможешь проглотить? Непохоже, что сможешь, но вдруг. Примешь в себя горячего супу — не так скоро замерзнешь. А может, ты хочешь сегодня замерзнуть, может, потому и улеглась в пыли. Тут даже травы нет, чтобы в уши не надуло. Я когда на улице сплю, люблю, чтобы бурьян был повыше. Супу хочешь?
Сандра повернула голову и поглядела на Френсиса одним глазом.
— Ты кто?
— Да так, бродяга, — сказал Френсис. — Но трезвый и могу достать тебе супу.
— Выпить достанешь?
— Нет, у меня таких денег нет.
— Тогда супу.
— Хочешь встать?
— Нет. Я тут подожду.
— В пыли вся вывозилась.
— Ну и ладно.
— Как хочешь, — сказал Френсис, поднимаясь. — Но смотри, берегись собак.
Она заскулила вслед уходившим Руди и Френсису. Ночь была — черный ворон, и ветер нес миру лед. Френсис признал, что проповедовать Сандре — бессмысленно. Кто стал бы проповедовать Френсису в бурьяне? Но разве правильно — не пускать ее погреться? Если ты пьяный, это не значит, что ты не мерзнешь.
— Если ты пьяный, это не значит, что ты не мерзнешь, — сказал он Руди.
— Верно, — согласился Руди. — Кто это сказал?
— Я это сказал, макака.
— Я не макака.
— А похож.
Из миссии доносились ревностные звуки, производимые органистом–любителем, и несколько голосов пели хвалу нашему Христу, где бы мы все были без Него? Голоса принадлежали его преподобию Честеру и пятку мужчин в рубашках. Они сидели на складных стульях в первых рядах церкви. Честер, раблезианского вида косолапый мужчина с буйными седыми волосами и смолоду воспалившимся от виски лицом, стоял у аналоя и наблюдал паству — десятка четыре мужчин и одну женщину.
Элен.
Френсис увидел ее с порога — серый берет набекрень, старое черное пальто. В отличие от остальных, она не держала псалтырь, а сидела, сложа руки и всем своим видом дерзко отрицая возможность спасения усилиями методиста, подобного Честеру: Элен была католичка. Если ей и подвалит спасение, то пусть уж через ее церковь, истинную церковь, единственную.
