— Мертвым конокрадам руки не подаю, — сказал он.
— Я не конокрад, — сказал Руди.
— А похож, — сказал Френсис.
Тем временем автобус остановился на углу Медисон–авеню и Бродвея, и Руди с Френсисом сошли в морозные шестичасовые сумерки последнего вечера октября 1938 года, нечестивой поры, когда благодати нехватка, а старо– и новопреставленные лезут в общественный транспорт на этой земле.
В песке и пыли, на лысом пустыре возле миссии Святого Спасения, простершись под освещенным окном, лежало человеческое тело. Вытянутость его позы заставила Френсиса остановиться. Тела в проулках, тела в канавах, тела повсюду были вечной составляющей его ландшафта: телесная литания усопших. Это тело было женским и будто выполняло посмертный полет во прахе: лицом вниз, руки вперед, ноги раскинуты.
— Эге, — сказал, остановившись, Руди. — Это Сандра.
— Сандра, а дальше как?
— Сандра дальше никак. У ней только имя. Как у Элен. Она эскимоска.
— Черт полоумный! Все у тебя или чероки, или эскимосы.
— Нет, точно говорю. Она на Аляске работала, когда там строили дороги.
— Умерла?
Руди нагнулся, взял Сандру за руку, подержал. Сандра отняла руку.
— Нет, — сказал Руди, — не умерла.
— Тогда вставай давай, Сандра, — сказал Френсис, — а то собаки жопу отгрызут.
Сандра не шевелилась. Волосы ее утекали от ее неподвижности — желто–белые космы струились в пыли, линялое грязное платье закрутилось под коленями, открыв чулки, разорванные в стольких местах, что их уже и нельзя было назвать чулками. Поверх платья на ней были два свитера, заляпанные и драные. Левая туфля отсутствовала. Руди нагнулся и похлопал ее по плечу.
— Эй, Сандра, это я, Руди. Ты меня знаешь?
— Х–х–х–н, — сказала Сандра.
— Что с тобой? Заболела или как? Или просто пьяная?
— Д–н–н–н, — сказала Сандра.
— Она пьяная, — выпрямившись, сказал Руди. — Совсем уже не может пить. Валится.
— Замерзнет тут, придут собаки и жопу отгрызут, — сказал Френсис.
— Какие собаки?
— Собаки — собаки. Не видел, что ли?
— Собак я мало вижу. Я люблю кошек. Кошек я много вижу.
— Если пьяная, в миссию не впустят, — сказал Френсис.
— Это верно, — согласился Руди. — Придет пьяная — он ее выпрет. Пьяных женщин он еще хуже, чем нас, не любит.
— Какой же он к черту проповедник, если не проповедует тем, кто нуждается в этом?
— Пьяницы не нуждаются, — сказал Руди. — Ты хотел бы служить в комнате, полной бродяг вроде нее?
— Она бродяга или просто в запое?
— Бродяга.
— Похожа на бродягу.
— Она всю жизнь бродяга.
