Анюткино воинственное сердце ликовало. Они пошли к оврагу. Сорокопудов взял газету, сложил вчетверо и красным карандашом нарисовал сердце.
— Ну, давай палить! — Он вынул маузер. — Учись.
Звонкая пуля жадно влепилась в сердце.
Анютка уцепила револьвер. Длинный нос его никак не хотел глядеть прямо, клонился в землю.
— Не годишься ты для маузера, — сокрушенно заключил рыжий, — отстрелишь себе большой палец ноги.
Рука Анютки не подошла и к нагану. Тогда Сорокопудов полез за голенище, вынул браунинг второй номер. Анютка выстрелила. Пуля зарылась в траву. Рыжий совсем опечалился и полез в боковой карман кожаной куртки. Маленький браунинг совсем был незаметен в его широкой руке.
— Ну, уж если этот не по тебе, тогда ты в помощники не годишься.
Анютка целилась со всем вниманием. Выстрел попал в цель — левый край сердца дрогнул от пули. Сорокопудов пришел в восторг, и Анютка для его радости повторила несколько раз свою удачу. Все сердце было расстреляно.
— А в человека все равно не попадешь.
— Почему? — задорно тряхнула головой Анютка.
— Женская рука дрогнет.
— Становись — увидишь!
— Спасибо! Я ее научил — и она ж меня безработным хочет сделать? Ловка девка. Ну, однако, пойдем щупать куркулей.
— Кого?
— На Украине кулаков так зовут. Кур-куль. Кур-куль, зарыл куль. И не один куль! — С веселой присказкой отправился Сорокопудов щупать кулаков.
— Зайдем к этому старичку: четверо ребят, безлошадный — это что-нибудь да стоит.
И они зашли к Чугунку.
— Здорово, старичок! Как поживаем?
— Небо коптим. Тебе не мешаем, — засуровился Чугунок, увидя Анютку.
— Бедно живешь, бедно.
— Как уж бог дает!
— Бог-то у тебя недалеко, через три двора.
— Это как же?
— Не знаешь? А Никишка Салин. Вот твой и бог. Сколько он от твоей земли-то тебе нынче хлеба дал?
— А какое твое дело?
— Законное. А ну-ка, садись, товарищ Валаева, записывай каждый его ответ, чтоб он сказки не рассказывал. Ты, я вижу, дед, сказочник?
— А чего ты ко мне пристал?
— Ты-то мне не нужен, мне до твоего бога добраться. Исполу убирает?
— Ну, исполу.
— Точно. Пиши: Никифор Салин убирает мне землю исполу.
— Зачем же писать? Брось, не пиши! — Чугунок подскочил к Анютке.
— Папаша, не настраивайся. Мы учитываем боговы излишки, а ты здесь при чем?
— А кто мне на весну пахать будет? Вот здесь при чем!
— Спашем.
— А ты ручаешься?
— Головой, со всеми рыжими волосами.
— Ух ты, едовитый! — отошел Чугунок.
— Урожай был, примерно, сам-шест, сам-сем, пудов семьдесят с десятины, а засеву у меня было три десятины…
