— Рад вас видеть, — тихо сказал Шешель Спасаломской и улыбнулся.
— Взаимно, — прошептала актриса.
— Все разговоры на отвлеченные темы после окончания съемочного дня.
Голос небес стал еще громче оттого, что Томчин чуть приблизился, но мегафон из рук не выпускал и ото рта его не отводил. Заметив это, он удивленно повертел перед глазами мегафон, точно впервые видел эту непонятную штуковину и не знал, для чего она предназначается, потом опустил руку. Спасаломская не вставала, держала в одной руке блюдце, а другой изредка подносила ко рту чашечку с чаем и делала маленькие глотки.
— Кто заваривал чай? — огорошила она Томчина, когда он подошел к ней.
— А? Что? А чай? Прикажете выяснить?
— Уж не сочтите за труд. Очень он хорош. Выведаю секрет и сам буду заваривать его вам каждое утро, а того, кто мне раскроет секрет приготовления, — убью, чтобы конкурентов не оставлять.
— Какой вы жестокий.
— А вы великолепны. И знаете, о чем я думаю, когда смотрю, как вы играете, как говорите? Не знаете?
— И не догадываюсь.
— Жаль, что на пленку нельзя записать ваш голос. Хоть на граммофонную пластинку его записывай и давай такую пластинку к каждой копии нашего фильма. Но вот беда, как синхронизировать звук и картинку на экране? Может, Шагрей что придумает.
Томчин посмотрел на Шешеля, как на что-то не менее занимательное, чем мегафон.
— Вы, Александр Иванович, тоже играете превосходно.
— Спасибо.
— Не за что. Как думаете — сможет Шагрей синхронизатор звука и изображения выдумать?
— Думаю, что да. На аэропланах стоит синхронизатор пропеллера и пулемета, чтобы при стрельбе пули в лопасти не попадали. На мой взгляд — эта штука посложнее, чем синхронизатор для звука и изображения. Шагрей справится.
— Посмотрим, посмотрим. Давайте продолжать.
— Отчего у вас глаза красные? Не выспались? — спросила Спасаломская во время одной из пауз.
— Да. Ничего от вас не укроешь. Вы очень проницательны. Томчин обещает завтра выходной. Может, по городу пройдемся?
— Посмотрим.
Под вечер, когда у Шешеля белки глаз превратились во что-то красное от осветительных приборов и от усталости, он сидел за столом в студии в точно такой же позе, в какой утром сидела здесь Спасаломская, ожидая его прихода. Роли их поменялись. Но никто их не снимал.
Сейчас здесь было темно, все осветительные приборы погасли. Кто стоит у стен — не разглядишь. В окно заглядывала ночь, в которой не видно ни звезд, ни фонарей, ни серого неба, лишь доносятся какие-то странные звуки и чуть приглушенные, профильтрованные стенками голоса. Они сливались в гул, хоть и отличающийся от шума ветра, но такой же непонятный.
