— Душ не существует, — механически возразил Иванов.
— Мне вас так жалко… — она прильнула своим виском цвета слоновой кости к вымазанной дерьмом стене.
Снизу загрохотали берцы.
— Вон она сидит! Стреляй!
Захлопал глушитель — будто пыль из ковра выбивали; Иванов выхватил свой «Стечкин» и два раза выстрелил в ответ. Снизу замолчали.
— Зачем вы это сделали? — спросила она тихо.
— Не знаю, — честно ответил Иванов. — Не понимаю.
— Вас накажут теперь.
— Послушайте… Катя, — хрипло проговорил Иванов. — Я все устрою. Мы… удалим просто вам эту чертову насадку. И все. И вы вернетесь к работе. И будете… жить. Давайте? Я устрою… И мне не придется вас сейчас убивать. Пожалуйста.
— А зачем?
— Неужели вам жить не хочется?
— Жить хочется, — откликнулась она угасающим эхом.
* * *
— Что значит «под его страх и риск»?! — орал Сисадмин, силясь вырваться из тесного окошка скайпа. — Кто он такой, чтобы брать на себя этот риск? Кто ты такой?!
— Я… Мы… Он лучший сотрудник. Я должен ему верить… Он обещал… — Генерал то бледнел, чувствуя, что карьера вот-вот пойдет под откос, как подорванный партизанами немецкий бронепоезд, то краснел от того, что ему приходится выслушивать такое от шпака с черным от пиара прошлым.
— Вся наша судебная система! Вся! Держится на этих гребаных механизмах! Ты понимаешь?! Да если они будут сами принимать решения! Выносить приговоры! Исходя из уголовного кодекса! Ты представляешь, что со страной будет?! Что с Родиной будет, ты представляешь, паскуда?!
— Да. Нет. То есть, да…
— Крах! Всему кранты! И мне, и тебе! Судный день настанет! У нас, сука, страна не на праве держится, не на судах, блядь, а на круговой поруке! Ты нашему исконному государственному устройству очко раздраконить хочешь? Порви, где тонко — все покатится!
— Я… Он… Он говорит, что все будет хорошо. Что она теперь под контролем. Что приговор будет как надо.
— Смотри у меня, полковник… — Сисадмин смерил Генерала ледяным взглядом и отключился.
— Это ты у меня смотри. Сучонок, — неуверенно пробормотал Генерал и полез в стол за валокордином.
* * *
В тесном зале Басманного суда народу было как в теплушке, уходящей на Колыму. Журналисты сидели друг у друга на головах. Прокурорские выглядели бледновато, люди в черном нервно переглядывались.
Судья — строгая, серьезная, синеглазая — открыла папку.
Опальный олигарх, на сей раз взятый с поличными и обернутый на всякий случай в смирительную рубашку, смотрел на судью с надеждой.
Генерал перекрестился. Иванов глядел на судью неотрывно, стараясь перехватить ее взор — и ободряюще ей улыбнуться. Но судья смотрела в дело.
