Несколько секунд Николсон ничком лежал на палубе, закрывая руками уши и голову и тихо проклиная себя за столь поспешное и опрометчивое решение. Ему следовало догадаться, что вся японская штурмовая эскадрилья, конечно же, не улетит и оставит несколько истребителей, пока позволяет уровень горючего, позаботиться о любом выжившем, посмевшим выйти на палубу и лишить их вожделенного приза.
Медленно, на сей раз с бесконечной осторожностью, Николсон снова поднялся на ноги и посмотрел на судно сквозь зубцы выступавших из оконной рамы осколков стекла. На миг сбитый с толку, он попытался сориентироваться и наконец понял, что произошло, по черной полосе тени от фок-мачты. Торпеда, скорее всего, или начисто снесла, или защемила руль, так как «Вирома» потеряла ход до полной остановки и повернулась на сто восемьдесят градусов, в направлении, откуда приплыла. И затем, почти одновременно, Николсон заметил еще нечто, лишавшее всякого значения какое бы там ни было положение танкера и дежурство в воздухе японских самолетов.
Это не было просчетом со стороны пилотов бомбардировщиков — дело заключалось в тривиальном неведении. Когда они атаковали бак, уничтожая орудия и комендоров и используя при этом бронебойные снаряды, чтобы пробить баковую палубу и устранить прячущихся под ней людей, то руководствовались вполне разумными мотивами. Они просто не могли знать, что хранилище под палубой, межпалубный грузовой трюм под ним и располагавшийся в самом низу еще больший трюм не были пустыми. Они были заполнены бочками с десятками тысяч галлонов высокооктанового авиационного бензина, предназначавшегося для обугленных обломков, бывших когда-то самолетами и громоздившихся теперь на селенгарском аэродроме.
Огромные столбы пламени, доходившие до двухсотфутовой высоты, неподвижно стояли в безветренном воздухе. Они были лишены гари, и потому столь прозрачны, что казались практически невидимыми в ярком сиянии дневного солнца, разве как поблескивающая широкая полоса перегретого воздуха, заканчивавшаяся высоко над фок-мачтой колышущимся, извивающимся венцом с перистой струйкой бледно-голубого дыма. Время от времени глубоко в трюме взрывалась каждая следующая бочка, на несколько мгновений окутывая густым черным облаком едва заметную колонну огня. Николсон понимал, что пожар только начинался и, когда пламя действительно наберет силу, когда бочки начнут детонировать дюжинами, авиационный бензин в передней цистерне номер девять взорвется, как склад боеприпасов. Исходивший из пламени жар уже начал припекать лоб старшего помощника, и он задумчиво смотрел на бак, пытаясь прикинуть, сколько еще осталось времени. Возможно, всего две минуты, а может, и все двадцать. Но больше чем на двадцать минут рассчитывать не приходилось.
