7.
Пока Лёхин доехал до главного корпуса педуниверситета, дождь чуть успокоился и лишь висел в воздухе почти невидимой влажной паутиной. До худграфа, корпус которого расположился далеко на задворках от главного здания и где училась на дизайнера Лада, Лёхин дошёл, не открывая зонта, но на широкое крыльцо, по счастью, с широкой же крышей пришлось заскочить буквально с разбега: дождь из моросящего в одно мгновение рванул ливнем. Так что не пришлось искать причины остановиться на крыльце на неопределённо долгое время.
Лёхин с улыбкой принадлежащего к особому племени спасающихся от дождя кивнул компании ребят весьма разношёрстного вида: от импозантного через нейтрально-обыденный до расхристанно-бродяжьего. Кто-то из компании тоже кивнул и улыбнулся, кто-то не обратил внимания. Но все, как один, дружно захохотали, когда на крыльцо один за другим влетели качки в лёгких спортивных костюмах. Один из них, будто не слыша хохота, снял прилипшую к телу майку и принялся выжимать её. Художники мгновенно примолкли и уважительно принялись изучать рельефы напряжённой спины, перебрасываясь названиями отдельных мышц и жалея, что нельзя некоторые фломастером расписать и посмотреть как они будут двигаться на живом теле… Качок, не оборачиваясь, что-то бормотнул в их сторону — и художники снова покатились в заразительном смехе… Лёхин усмехнулся: старшекурсники, почти профессионалы, — ишь, как солидно обсуждают "материал" по практической анатомии.
Но, впрочем, он и сам увлёкся. Надо бы осмотреться и подумать, с чего начать расследование. Итак, осмотр места, где часто бывала пострадавшая…
Под ухом что-то бормотнули.
Лёхин онемел. Шишик?! Он что — всё время был рядом?! И в кафе тоже?..
Медленно повернув голову, Лёхин скосился на плечо. Шишик сидел, нахохлившись и глядя на хозяина честными глазами.
"Две недели без посторонних глаз, — безучастно подумал Лёхин. — Две недели я чувствовал себя совершенно свободным… А теперь вот этот шпион-шишмарик расскажет и покажет всё, что я прятал, так называемым домочадцам…"
Почему-то сразу почувствовалась и тяжесть промокшей одежды, и странная, какая-то всеобщая усталость…
Шишик хрюкнул. Лёхин с усилием, не пытаясь даже напрягать лицевые мышцы, чтобы хоть как-то скрыть тяжёлую обиду, снова взглянул на "помпошку". Та хлопнула глазищами и старательно, крепко-накрепко зажмурилась.
Благо, что стоял на краю бетонной плиты, изображающей крыльцо корпуса, Лёхин мог позволить себе обернуться и прошептать:
