У Эммы были зеленые, как весенняя трава, глаза. Когда она гневалась, ее миндалевидные очи обдавали провинившегося ледяным холодом. Представив себе трескучие морозы и реки, скованные льдом, Эмма окинула Барнаби Корта одним из таких взглядов.
— В чем вы больше всего нуждаетесь в этой жизни, — заявила она с откровенной неприязнью, — так это в умной и доброй жене.
Барнаби вынул трубку изо рта и изумленно посмотрел на отважную собеседницу:
— Вы и вправду так думаете?
— Супруга не только протерла бы мебель, — съязвила Эмма, — но сделала бы вас личностью гуманной и более человечной.
Эмма встала. Интервью подошло к концу. Равно как и ее пятиминутная карьера журналистки. Неужели она потерпела крах? Эмма не сомневалась, что эта профессия — ее призвание, но, поразмыслив, убедилась: ее подводит излишне пылкий неуправляемый темперамент, откровенность в суждениях. Она неспособна лукавить, делать вид, что восхищается, к примеру, этим статным, самоуверенным молодым человеком только из-за того, что он написал полдюжины детективов-бестселлеров. Но Барнаби Корт задержал Эмму, собиравшуюся откланяться, и в его шоком голосе зазвучали неожиданные теплые нотки:
— Вы предпочли бы расположиться на чистом, не покрытом пылью стуле? Минуту, сейчас я принесу тряпку. Если найду тайник, где их прячет миссис Клак, извините, но таково уж ее имя. — Барнаби направился в глубь квартиры, скорее всего на кухню, но тотчас обернулся: — В доме воцаряется невообразимый хаос, когда почтенная женщина не приходит убираться из-за болей в спине. Боюсь, что я сам не уделяю порядку должного внимания. Но вы все отлично поймете, когда повидаете Кортландс.
Вскоре знаменитость вернулась в кабинет с большой тряпкой и стала молниеносно протирать все попадавшееся под руку; создалось впечатление, что в комнате бушевал ураган. Эмма молчала, пытаясь понять, почему ей надлежит отправиться в Кортландс.
— А почему я должна отправиться в Кортландс? — недоумевала журналистка.
— Кортландс — это наше поместье. Разумеется, вы должны его повидать. — В порыве хозяйственного энтузиазма Барнаби обмахнул тряпкой потускневшие рамы картин, пыль с абажуров. Вся его враждебность улетучилась, он улыбался доброй, мягкой улыбкой. Эмма, как зачарованная, не сводила с него глаз.
— Знаете, а я полностью согласен с вашим последним наблюдением, — вдруг заявил он.
— С моим… последним наблюдением?!
— Ну да. Вы высказали умнейшую мысль. Мне необходима жена. А теперь, пожалуйста, располагайтесь поудобнее, и мы с вами душевно побеседуем, мисс.
