Однажды, когда я уже был в третьем классе, я, по обыкновению, зашел в читальню, и не увидел за столом Панютина. Вместо него на дверной звонок, ударяемый дверной скобой, какие висели на дверях хуторских лавочек, вышла удивительно тонкая и стройная девушка в темном платье.
Она появилась из соседней комнаты совершенно бесшумно, точно прозрачная тень, и я разинул рот от изумления — так она была красива. Она мгновенно напомнила мне послушницу Феклушу, но эта была еще тоньше и красивее. Глубокие глаза ее безразлично скользнули по мне. Она равнодушно спросила, как моя фамилия, отыскала ее в книге записей и так же равнодушно осведомилась, что я хотел бы почитать.
Не помню, какую книгу я назвал. Я стоял с перехваченным от восторга дыханием и горящими щеками.
Не смея вымолвить ни слова, я взял книгу и вышел на улицу. И только пройдя до следующего переулка, опомнился, взглянул на книгу и увидел, что это был все тот же «Всадник без головы», ее я уже читал два раза.
Целую неделю я не решался обменить книгу, но облик библиотекарши манил необоримо, и я, преодолев робость, пошел в читальню.
Незнакомка встретила меня на этот раз в будничном, домашнем платье и выглядела более земной.
— Дася! Дасечка! — услыхал я из соседней комнаты голос Софьи Степановны. — Ты скоро?
— Сейчас, мама, — нежным голосом ответила красавица и стала торопливо записывать название выданной мне книги.
Я был изумлен не менее, чем в первый раз: оказывается, у Софьи Степановны была дочь!
Я, точно на какую-то диковинную, готовую упорхнуть птицу, смотрел на ее белую тонкую руку, водившую пером, на играющий лиловым огоньком перстенек на хрупком среднем пальце, на небрежно спущенные вдоль спины темно-русые косы.
О чем я думал? Ни о чем… Ведь мне было только двенадцать лет. Дасечка подняла на меня глубокие аквамариновые глаза, сказала с удивлением, нетерпеливо:
— Чего же ты стоишь, мальчик? Получил книгу — и уходи…
Я ушел, не чуя под собой ног. И долго еще ходил в читальню со странным хмельным чувством, как на свидание к сказочной царевне-лебеди.
Сама читальня стала теперь для меня не столько книжным «святилищем», сколько обиталищем нового, еще непонятного мне, прекрасного и доброго существа.
