Но вот по коридору затопали быстрые шаги, дверь отворилась, и в ней появилась странная процессия: впереди шествовал красный, разъяренный и взлохмаченный Степан Иванович и вел Степку за ухо. Тот странно кособочил кубоватую коротко остриженную голову, гнулся в дугу. По толстым щекам его грязными, размазанными ручейками текли слезы. Позади важно шел Сема Кривошеин, торжествующе неся в вытянутых вперед руках пачку измятых, растрепанных тетрадей. Шествие замыкала Софья Степановна. Она была необыкновенно бледна, губы решительно сжаты — такой я никогда ее не видел.
Не выпуская уха провинившегося, Степан Иванович резко обернулся к ней и, видимо, сдерживаясь при учениках, негромко проговорил:
— Софья Степановна, идите в свой класс и продолжайте занятия. Школой заведую я. И прошу вас не вмешиваться.
— А я вмешаюсь и пожалуюсь инспектору! Школа — не аракчеевское поселение, не тюрьма, не бурса! — выкрикнула Софья Степановна и, круто повернувшись, ушла.
Весь класс сидел не шевелясь, затаив дыхание. Степан Иванович вывел Степку на средину класса.
— Видите этого олуха, этого идиота? — тихо и торжествующе спросил он. — Это он украл тетради. Часть их уже променял торговке Минихе на конфеты, а часть спрятал в желоб. Молодец, Кривошеин! Он поймал вора на месте преступления, когда тот вынимал тетради из желоба. За это я весь класс освобождаю от наказания «без обеда», а этого…
Степан Иванович крутнул Степку за ухо вокруг себя с такой силой, что тот сделал три оборота, как раскрученный волчок, хотел остановиться и не смог. Степан Иванович не дал ему опомниться. Крепкие затрещины посыпались на Степку с двух сторон.
— Не воруй! Не воруй! Мерзавец! Скотина! — приговаривал Степан Иванович и ударял то левой, то правой выгнутой ладонью по лицу Степки с такой ловкостью, что тот давно бы упал, если бы не следующий удар с противоположной стороны.
Степка раскачивался, летал между рук рассвирепевшего до беспамятства учителя, как большая растрепанная кукла. Он уже не плакал, не просил пощады, а терпел побои молча, и это, по-видимому, еще больше разжигало гнев Степана Ивановича.
Все ученики с ужасом следили за экзекуцией. Девочки начали хныкать. Я чувствовал, как холодеют мои руки и немеет язык, но, как это бывает в страшном сне, не мог сделать ни одного движения.
Степан Иванович продолжал сыпать удары. Из носа Степки на затоптанный пол закапала кровь. Вид ее еще больше испугал учеников. Девочки заплакали… Самая смелая и бойкая закричала:
