Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями) | страница 33

Еще вы мне напоминаете, дорогая матушка, чтобы я сторонился дурной компании и оставался бы тихим, послушным, каким был дома.

Это, дорогая матушка, очень трудно. Я тут страсть как огрубел, да здесь — в общем и целом — иначе и нельзя. А дурной компании, дорогая матушка, у нас нет. Особливо с тех пор, как вся ракия вышла.

Передайте это и пану учителю.

Но все же я вас, матушка, кое о чем хочу попросить.

Сходите вы в Хрудим к Блюменкранцам и купите мне губную гармонику.

Все наши ребята писали домой — просили прислать гармоники.

У нас была одна, настоящая, с мехами и на застежке, с двойным регистром, клапаны костяные, а басы, дорогая матушка, — чисто громы гудящие.

Играла она не хуже органа в костеле, а верхние тона брала — что твои хоры ангельские.

Славные то были вечера, дорогая матушка.

Полеживаёшь на склоне, ночь, тихо кругом, все будто вымерло, куда ни глянь — горы, горы, словно постреленные крокодилы, а небо тут, в Черногории, дорогая матушка, — лиловое, и огромное, даже сердце щемит, а по нему звезды, мигают в небе, будто электрические лампочки, одна красная, другая зеленая, третья желтая, их там одних крупных целые тыщи понатыканы, а мелких, как светляков, — без счету.

То‑то бы вы, дорогая матушка, подивились, вот уже где пригодился бы ваш молитвенник; на эту черногорскую красоту да на великолепие это только и молиться.

Лежим, бывало, небеса над нами так и сверкают, лошади стоят, жуют солому, а мы себе играем на гармонике да глядим на божьи лампадки.

И куда бы нас ни занесло, дорогая матушка, в Сербию ли, на Новый Пазар, в Черногорию, — везде мы устраивали концерты с этой гармоникой и даже плату брали, а публика съезжалась отовсюду — с обозов и санитарных колонн, офицеры на конях, рядовые пешедралом, — и все ради нашей гармоники.

Музыка наша, дорогая матушка, разносилась далеко по горам, до самых медвежьих берлог. Где‑нибудь в долине заслышат братики-солдатики нашу гармошку и бредут на ее звуки, пока не наткнутся на нас, шельмецы, послушать да стянуть, что плохо лежит.

Я и сам — в общем и целом — немало оплеух отвесил этой почтенной публике.

Знатоки оценивали инструмент в сотню, но, думаю, гармоника наша стоила и побольше. Планки у ней были выложены перламутром, клавиши серебряные, поверх слоновая кость, возили мы ее только днем и на крепкой лошадке, де еще копыта ей тряпками обвязывали, чтобы не поскользнулась.

Да видать, дорогая матушка, что не из железа, то на войне не выдержит.