Вдоль городских улиц выстроились человечки; глядя на нас во все глаза, они щебетали, будто миллиард птах. И опять, похоже, значительно больше интересовались Оддни, чем мной. А на Земле? Неужели толпы зевак пренебрегли бы плененным динозавром ради зачарованного созерцания прекрасной нагой великанши? Ну разумеется!
Сам город был… диковинный. Назовем его архитектуру китайско-русско-майяской: синие крашеные луковицы куполов и золотые шпили вперемешку с пагодами и уступчатыми пирамидами.
Наконец тягач задним ходом сдал в большую дверь в торце пустующего гулкого здания, возможно, складского; нас согнали на бетонный пол в пятнах солярки и подъемную дверь опустили. Послышался тяжкий лязг входящих в гнезда массивных щеколд, и все стихло.
— Ей-богу, от них бы не убыло, если бы с нас сняли наручники и выдали подстилку.
Оддни сказала:
— С нами обходятся плохо по любым приемлемым стандартам. Кому судить, что здесь считается приемлемым обхождением?
— По большому счету, это не люди, так что…
— А по-моему, люди.
— Правда? Лилипуты?
Она улыбнулась и пожала плечами — шикарное зрелище.
— Скорее, пигмеи.
— Хм. Больно они маленькие для пигмеев. Даже для хоббитов мелковаты.
Поверху помещение опоясывали окна, гораздо выше роста человечка, а значит, проделанные не ради обзора, а чтобы впускать дневной свет. Привстав на носки, я сумел выглянуть наружу: городской пейзаж.
— По-моему, мы в промзоне. Вероятно, ничего лучшего у них не нашлось.
Быть может, пока не готова клетка в зоосаду?
Я дотянулся и постучал по стеклу. Похоже, прочное. С улицы долетели слабые отголоски тарабарской речи, и в поле зрения качнулся наконечник копья, потом другой.
Оддни спросила:
— Вам не кажется странным, что быстроразгонный планетолет у них есть, а огнестрельного оружия нет, только мечи да копья?
Я сказал:
— С тех пор как мы прошли на Уране через гипердверь, мне все кажется странным. Бессмыслицей.
Она улыбнулась.
— Думаю, ножные кандалы будут немного мешать сексу.
И не хотел, а рассмеялся.
— Я переживу, Оддни.
По ее лицу скользнула тень.
— Вам иначе нельзя. — Потом она прошептала: — Спасибо за имя.
Наутро я чувствовал легкое утомление и умеренную скованность движений; Оддни — обыкновенной (если забыть о молчащей теперь линии радиосвязи в ее мозгу) женщине — было, наверное, чуть хуже. Изрядную часть неведомо сколько длящейся здесь ночи мы проболтали о том, куда попали, где были и что видели с тех пор, как ушли через гипердверь с бесхозного корабля на Уране.
