И вздернул бровь, болван болваном: ишь, Спок выискался[9].
Новый залп околесицы.
— Нет? Ладно. Тогда веди меня к вашему главному.
Человечки переглянулись, определенно чем-то озадаченные. В следующий миг храбрец загнал клинок в ножны, вскинул руку в небрежном приветствии, похожем на нацистское, и внятно, по слогам произнес:
— Кали мера?[10]
Я почувствовал легкую дурноту и чуть не брякнул: «Мне это кажется греческой тарабарщиной»,[11] но смолчал.
Маленький военачальник шумно вздохнул, ткнул копьем в сторону поселка за оградой и что-то сказал: длинная череда тоновых слогов. Я пожал плечами, и мы двинулись в заданном направлении, а за нами потянулось войско, державшее ножку так, что любо-дорого. В детстве я десять тысяч раз рисовал в мечтах эту картину… Правда, мне и в голову не приходило, что путь в мои грезы лежит через Уран.
Внутри поселковых стен высотой от силы футов шесть у нас отняли одежду, а самих посадили в клеть из проволочной сетки; к ней мало-помалу сошлась гомонящая толпа человечков, глазеть-дивиться. Я, похоже, вызывал содрогание — возможно, меня принимали за разумного венерианского динозавра, о чьем существовании до сего дня не подозревали. Но основное внимание публики досталось моей спутнице, и я не поставил бы им это в вину.
Немного погодя от толпы отделился некто явно сановный и шуганул остальных. Дубль-Ильва прошептала:
— Кажется, они напуганы.
— Кто бы они ни были, их трудно упрекнуть. Представь, что первый экипаж, высадившийся на Марсе в две тысячи двадцатых, наткнулся бы на гигантского инопланетного ящера в обществе дамочки ростом двадцать футов!
К нам обратились на певучем тарабарском наречии, сначала обычным тоном, затем набавляя громкость. Кончилось тем, что между человечками разгорелась перепалка; в голосе одного из спорщиков отчетливо звучало презрение. Я без труда представил себе этот обмен мнениями: «Что? По-твоему, они говорят на (нужное вписать)? Остолоп!»
Я шагнул вперед и вмешался:
— Ребята! Может, вы еще по-каковски объясняетесь?
Они разом заткнулись и уставились на меня круглыми от удивления глазами.
— Sprechen sie Deutsch? Ni hao bu hao? Cu vi povas diri al me, kie estas la stacio?[12]
Неразборчивое шушуканье.
Я посмотрел на Ильвину копию ДИ4048… Черт, не могу я так ее называть.
Она сказала:
— Вряд ли они пробовали говорить на других языках, даже сходных по звучанию. Чересчур устойчивый звуковой строй и тональные вариации. В типичной группе американцев середины двадцатого столетия вы, вероятно, обнаружили бы некоторое языковое разнообразие. Бесплатная средняя школа давала начала испанского и французского. А многие городские дети знали с пятого на десятое итальянский или идиш — в зависимости от того, из какой были семьи…
