Битый час мы тщетно разыскивали хоть какие-нибудь признаки гипердвери. Тем временем желтый свет вокруг нас сместился по небосклону выше, словно притаившееся где-то солнце карабкалось прочь из утра. Я нет-нет да и поглядывал наверх, и там, откуда, казалось, исходил этот свет, мне чудился серебристый блеск. Сверкнет в уголке глаза и погаснет, едва попробуешь вглядеться. Астрономы называют это боковым зрением.
На ум невольно пришла Венера. Не подлинная Венера, где никто никогда не бывал и куда никто не полетит, пока «Бентодин-III» не будет готов доставить меня к ней, а воображаемая Венера моего детства. Венера Алендара Векс-Нема и Ритериона Орра, племен дорво и яз, Алафордена и оомуровых чащоб.
Расширяя зону поиска, мы в конце концов убрели за гребень холма, в общем направлении гадрозавровых пастбищ, запоминая отличительные особенности и топографию местности, чтобы найти дорогу обратно, когда (и если) будем возвращаться.
Дубль-Ильва казалась понурой и отрешенной; я задумался, каково ей сейчас. За исключением коротких обрывов связи, в ее сознании постоянно присутствовала Ильва, присутствовала с тех самых пор, как Дубль очнулась в родильной вакуоли, — зрелая женщина, у которой ни воспоминаний, ни детства, кроме тех, что достались от хозяйки.
Несколько лет я ничего не знал, но Ильве нравилось вручать мне клонов сразу по рождении: едва ее диббук был загружен и брал бразды правления, она, осушив околоплодные воды, вела дубль-тело прямиком в мою спальню. Мне нравилось их свежее рвение. Но иногда…
Понурая или нет, дублерша не теряла бдительности и оставалась верной долгу: торя тропу по бездорожью в дикой глуши этой лже-Венеры, упрямо шла впереди меня — береженого бог бережет.
Господи, какая она красавица. Все они. Каждая. Но эта… Шагая передо мной в белых штанишках и спортивном лифе, она заставила меня позабыть, где мы: плавное колыхание бедер, изящный изгиб позвоночника, грива, точно сноп спелой пшеницы… Я поморщился. Господи Иисусе. Кто про что! Небось я и в аду на сковородке буду… а вдруг она заметит…
Красавица словно услышала — остановилась и оглянулась. Улыбнулась. Отвернулась и пошла дальше. Я шагал следом, деля настороженное внимание между серо-зелеными папоротниковыми дебрями и роскошными формами Дубль-Ильвы, и гадал, где мы и о чем, черт возьми, думает моя спутница. Может, о своем одиночестве? Или о своей свободе?
Мы пробирались вдоль низкого, поросшего деревьями кряжа, держась подальше от равнин из страха затесаться между пестрыми стайками здоровенных гадрозавров, и внезапно через брешь в растительности вышли на другую сторону.
